Сперанца
Шрифт:
— Чтобы обменять ее на муку, — сказала Демориста, бесшумно выросшая у них за спиной. — Одежду можно сбыть, если нет мужчины, который ее носит.
— Верно, — сказал Надален. — Верно. С вами Сперанца не пропадет. Я вижу, вы женщина умная и за словом в карман не полезете.
Сперанца была уже готова, повязалась платком, накинула шаль.
— Ну, пошли? — сказала Демориста.
Сперанца уже шагнула к двери, но Надален загородил ей дорогу.
— Ты что, забыла о Джованнино? Как же так можно уйти
Сперанца выбежала поискать сына.
Он сидел на берегу и рассеянно бил по воде прутом, поглощенный какой-то мыслью.
— Джованнино, — тихо окликнула его Сперанца.
Он встрепенулся.
— Джованнино, мне нужно поговорить с тобой.
Джованнино взглянул на мать, и лицо его просветлело. Ну, конечно, он знал, что так это и будет, он в этом даже не сомневался. Мать пришла сказать ему, что это из-за тех двух женщин она попросила его уйти, но что между ним и ею не может быть никаких секретов,
— Да, мама, — проговорил Джованнино, вскочив на ноги,
— Джованнино… — начала Сперанца, и в ее голосе прозвучала нотка грусти. — Я должна покинуть тебя на несколько дней.
— Что случилось, мама? — спросил юноша, и улыбка на его лице сразу исчезла. — Какая-нибудь неприятность?
Сперанца почувствовала тревогу в голосе сына, и сердце у нее переполнилось нежностью. Она провела рукой по его волосам и сказала с улыбкой:
— Бог мой, как же ты вырос. Еле дотянулась!
Джованнино тоже улыбнулся, но не забыл о своем вопросе.
— Что случилось, мама? Куда ты должна ехать?
— Вот что… — Сперанца колебалась. Она никогда не говорила сыну неправды, да в этом никогда и не было надобности. Но теперь всюду подстерегала опасность, а Джованнино был не из осторожных. Она не должна была подвергать его риску, не должна была внушать ему тревогу.
И все же было бы нехорошо солгать ему на прощанье.
— Вот что, Джованнино, — снова начала Сперанца, — я чуть было не сказала тебе неправду. Но мне это не по нраву. Я никогда не обманывала тебя, сынок, не хочу обманывать и сейчас. И ту ложь, которую я собиралась сказать тебе, ты от меня не услышишь.
Сперанца улыбнулась и снова поворошила ему волосы.
— Но ты должен мне верить, — продолжала она. — Есть одна вещь, о которой я пока не могу тебе рассказать. Это не недоверие, сынок, это предосторожность. Не спрашивай меня ни о чем — так будет проще. Хорошо? Поменьше бывай на людях в эти дни и веди себя тише. Не обращай внимания на разные слухи, и если тебя спросят обо мне, по возможности не говори, что я уехала, а уж если придется отвечать, скажи, что я поехала к родственникам в Романью. И ни в коем случае ничего не говори о Демористе.
— Мама, что за беда приключилась?
Джованнино схватил
— Никакой беды нет, Джованнино, Наоборот, случилось что-то очень хорошее. Но время сейчас трудное, и надо быть осторожным. Я уеду ненадолго… Возможно, только на два дня… Но если я задержусь, не беспокойся. Поездки теперь — дело нелегкое. Всегда могут возникнуть какие-нибудь помехи… Будь умным и не отходи далеко от дома. В долине — немцы, а ты уже входишь в возраст, скоро тебе призываться. Лучше на глаза им не показывайся…
Джованнино нетерпеливо тряхнул головой:
— Скажи же, наконец, в чем дело!
— Я все сказала, сынок. Ты не ребенок, и нечего тебе капризничать. Если Сперанца говорит, что так надо, ты должен ей верить…
— Ты говоришь, что я уже не ребенок, а обращаешься со мной, как с ребенком…
— Я буду обращаться с тобой, как с мужчиной, сынок, и, может быть, очень скоро мне придется сказать тебе, чтобы ты действовал уже как мужчина…
Сперанца машинально продолжала ворошить его волосы, но взгляд ее был печальным, и она избегала смотреть на сына.
— Сперанца! — позвали ее из дома.
Женщина обняла юношу, потом резким движением отстранила его от себя и пошла к дому.
— Мама! — крикнул ей вслед Джованнино.
Сперанца остановилась; с минуту она стояла не двигаясь, потом обернулась и посмотрела на сына.
Джованнино улыбался и, сжав кулаки, потрясал ими над головой.
— Счастливый путь, Сперанца! — крикнул он.
Сперанца засмеялась, помахала ему рукой и убежала, глотая душившие ее слезы.
Глава пятидесятая
Сперанца вышла из-под темных арок полуразрушенного моста, и над ней, мерцая, в воде распахнулось небо. Этот мрачный переход среди развалин всегда внушал Сперанце безотчетное чувство тоски, которое тотчас исчезало, едва она выходила из тьмы в сияние лунной ночи.
Многие месяцы по два, по три раза в неделю Сперанца ходила за реку и возвращалась назад, но лишь на этом переходе ею овладевала тревога.
Скоро она вступила в долину, и к ней вернулось глубокое спокойствие.
Сперанца носила подпольную литературу, которую должна была оставлять в условных местах, поблизости от некоторых заброшенных домов. Она отчетливо сознавала, что случилось бы с нею, если б ее захватили с этим грузом, но ее вера была сильнее всего, даже страха. Таков был итог всей ее жизни, полной борьбы и лишений. Быть может, ею руководило и вернувшееся чувство к Таго, но прежде всего — мысль о будущем сына, который был ей дороже жизни.
В светлом и бодром настроении шла она в ночной тишине.