Сталин. История и личность
Шрифт:
Возрождение Московии .< цу
Большевистские руководители рассматривали свою революционную республику как все еще отсталую Русь, сделавшую великий рывок на пути к предопределенному социалистическому будущему всего человечества. Ощущение рывка не было беспочвенным. Революция, сначала ее февральский и октябрьский этапы, смела многое из архаичного, что существовало в российском государстве на 1917 г.
Она смела царское самодержавие. Отделила русскую православную церковь от государства (одновременно породив новую ортодоксальную веру в марксизм-ленинизм). Она секуляризовала и значительно либерализовала институт брака и семьи. Ликвидировала управляемую полицией внутреннюю паспортную систему, с помощью которой прежний режим контролировал проживание и передвижение всех своих подданных, и упразднила черту оседлости для российских евреев. В рамках централизованной
Это заявление, однако, было не столько констатацией факта, сколько декларацией веры. Ленин, Троцкий и другие находившиеся у власти революционеры знали, что старая Святая Русь все еще очень живуча в их стране. Как бы решительно ни поддерживали революцию рабочие в своих заводских и фабричных комитетах, крестьяне, поделившие земельные наделы, солдаты, проголосовавшие против войны ногами, — все они в своем большинстве не порвали со многим, что было заложено в них старой Россией. Та Россия продолжала жить в церквах, в деревенском м и р е, в патриархальной крестьянской семье, в старых ценностях, в старых развлечениях и взглядах, в грязных дорогах и дремучей неграмотности. Призыв Ленина к длительной культурной революции в форме партийной работы по преодолению старого образа жизни отражал его понимание этих обстоятельств.
Однако веру в то, что революция знаменовала великий скачок России в будущее, разделяли не все. Некоторые инстинктивно чувствовали, что она скорее представляла собой отступление страны от ориентированного на Европу петербургского периода в ее прошлом, когда она была форпостом Азии в противостоянии Европе. Действительно, именно западные государства в конце концов в ходе Гражданской войны осуществили интервенцию в поддержку белых, и именно на Запад бежало большинство белых, когда их дело было проиграно. Образ большевистской Руси, противостоящей Западу, вдохновил Блока на создание в 1918 г. поэмы «Скифы», которая начинается так:
Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами! гп1’’
Да, скифы —мы. Да, — азиаты мы, — с!
С раскосыми и жадными очами!
Писатель Борис Пильняк также считал восстание 1917 г. мятежом крестьянской России против петровского периода и возвратом к прошлому. «Всего через несколько дней после революции, — говорил герой автобиографического романа “Голый год”, написанного в 1921 г., — Россия... была на пути назад в семнадцатый век»17.
Еще одним фактом, говорившим в пользу идеи возрождения Московии стала мессианская тема в ленинской теории и практике, которая привела к созданию в Москве в 1919 г. III Интернационала, или Коминтерна как органа руководства мировым революционным движением. Идея его появилась в работе Ленина «Что делать?», которая в 1902 г. рисовала картину того, как российский пролетариат, свергнув царизм, становится «авангардом международного пролетариата». Мессианство на протяжении веков было российским феноменом, нашедшим отражение в теории «Москва — третий Рим», которую в XVI в. развивал русский монах Филофей, предначертавший Московии роль носителя святой истины для всего христианского мира после падения двух предыдущих Римов: первый и подлинный — под натиском варваров и второй Рим в Константинополе — завоеванный турками. И теперь, в 1919 г., ленинское партийное государство со столицей в Москве представляло себя авангардом пролетарской диктатуры, являвшей пример для подражания всем рабочим партиям. Святой истиной ныне стал ленинский марксизм, который надлежало донести до трудящихся всего мира.
Пролетарские революции в развитых западных государствах, на которые Ленин так надеялся в условиях охватившего Европу в конце Первой мировой войны кризиса и в которых он видел потенциальное спасение революции в отсталой России, так и не осуществились. Призывы Коминтерна к революционным восстаниям за рубежом остались по большей части неуслышанными, а поход Красной Армии на Польшу
Более того, выработанная Лениным дипломатия имела сходство, о котором он и сам мог не подозревать, с дипломатией раскола, проводившейся Московским государством в своем враждебном окружении. Ленин рассматривал дипломатию как оборонительное оружие для поддержания раскола среди врагов Республики Советов и обеспечения тем самым ее выживания. «Пока мы не завоевали всего мира, пока мы остаемся, с точки зрения экономической и военной, слабее, чем остальной капиталистический мир, до тех пор надо держаться правила: надо уметь использовать противоречия и противоположности между империалистами. Если бы мы этого правила не держались, мы давно, к удовольствию капиталистов, висели бы все на разных осинах. Основной опыт в этом отношении мы имели, когда заключали Брестский договор»18. Договор в Брест-Ли-товске, предусматривающий сепаратный мир дорогой ценой территориальных уступок, был заключен по настоянию Ленина делавшим первые шаги советским правительством в начале 1918 г. Это было первое, а для Ленина — классическое соглашение с капиталистическим правительством, которое служило советским интересам, в данном случае — цели выживания революции.
За рубежом некоторые российские интеллектуалы из числа белой эмиграции пересматривали свое отношение к революции, которая превратила их в беженцев. История России знала грандиозные крестьянские восстания, среди которых особенно примечательны возглавленные Степаном Разиным в XVI в., Иваном Болотниковым — в XVII и Емельяном Пугачевым — в XVIII в. Так кто же были Ленин и его большевистские комиссары в кожаных куртках, если не вожди еще одного такого крестьянского восстания — только в XX в.? И были ли они действительно марксистскими реформаторами российской культуры, каковыми они себя объявляли, или невольными проводниками национального возрождения России? Не формируется ли опять вследствие их революции сильное централизованное Российское государство? И не является ли сам большевизм (в отличие от марксистского и европейского «коммунизма») чисто русским, как и его название, явлением?
Таков был ход мыслей членов группы бывших белых, которые опубликовали в 1921 г. в Париже сборник эссе под общим названием «Смена вех». Отказавшись от взглядов своих белых собратьев на большевизм как на явление, России чужеродное и враждебное, они говорили о «великой русской революции», которая ознаменовала возрождение российской государственности и только одна была способна восстановить престиж России как великой державы, о революции, интернационализм которой, олицетворяемый III Интернационалом, продолжал старую российскую универсалистскую идею «Москва — третий Рим». Рожденный революцией режим, считали они, не был анархистской центробежной силой, раздирающей страну на части, но являлся «центростремительной силой», заново цементирующей ее воедино после нового Смутного времени. Интеллигенция России проникнется «таинством государства», в результате чего Российское государство в итоге выполнит свою миссию «посланца Божьего на земле».
Николай Устрялов, интеллектуальный лидер группы, писал, что как Французская революция наряду с Декартом и Руссо, Вольтером и Гюго, Людовиком XIV и Наполеоном стала гордостью французов, так и великая русская революция наряду с Пушкиным и Толстым, Достоевским и Гоголем, Петром Великим, русской музыкой и русской религиозной мыслью будет гордостью России. Усилия большевиков по воссоединению населенных меньшинствами окраин с центром найдут сочувствие у российских патриотов «во имя России великой и неделимой»; национальные меньшинства примут большевизм, являющийся «конечным продуктом» российской культуры, поскольку они уже стали ее носителями. И даже если математически будет доказано, отмечал Устрялов, что 90 процентов революционеров являются нерусскими по происхождению, в основном евреями, это нисколько не изменит исконно русской природы движения: это не они направляли русскую революцию, но она направляла их. И теперь, при нэпе, который Устрялов называл «экономическим Брестом большевизма», ленинская новая Россия отходила от ортодоксальных коммунистических позиций. «Чтобы спасти Советы, Москва жертвует коммунизмом». Это была «эволюция революции», сравнимая с термидором французской революции — отступлением якобинского экстремизма, выразившимся в казни Робеспьера 9 термидора. На основе подобного толкования авторы «Смены вех» призывали своих собратьев, небольшевиков, работавших в советских учреждениях в качестве управленцев и специалистов, к лояльному сотрудничеству с ленинским режимом из соображений русского патриотизма. Устрялов окрестил подобную тактику «национальным большевизмом»19.