Сталин. История и личность

Такер Роберт

Незадолго до кантональных выборов во Франции в октябре 1934 г. Торез сделал еще один значительный шаг к расширению коалиции антифашистских сил, выступив с призывом к социалистам-радикалам (партии среднего класса и зажиточного крестьянства) присоединиться к блоку двух левых партий. С социалистами коммунисты блокировались еще в 1921-1923 гг., но создание единого блока с «буржуазной» партией было отходом от ленинской теории и практики, ставшим возможным только потому, что своей политикой Народного фронта Сталин не преследовал революционные цели, а стремился поставить барьер на пути фашизма. В личном разговоре с Торезом в 1933 г. Сталин целиком и полностью одобрил его политику, назвав ее исключительно смелой и отвечающей духу ленинизма. Он выразил свое одобрение Торезу, который, по его словам, подобрал «новый ключ» к будущему⁴. На самом деле этот новый ключ подобрал сам Сталин.

Официально политика Народного фронта была принята VII конгрессом Коминтерна, состоявшимся в июле-августе 1935 г. в Москве. Около 500 делегатов представляли 65 коммунистических партий. По вопросу о новой линии Коминтерна выступил Димитров, избранный генеральным секретарем.

В своем выступлении он подчеркнул огромную разницу между буржуазно-демократической формой правления и фашизмом, «открытой террористической диктатурой самых реакционных, самых шовинистических, самых империалистических элементов финансового капитала». Тем самым с социал-демократии в какой-то степени снималось прежнее сталинское клеймо (подразумевалось, что фашизм и социал-демократия — «близнецы, а не антиподы» и социал-демократия «объективно является умеренным крылом фашизма»)⁵. Теперь задача коммунистических партий состояла в защите демократической формы правления в европейских странах от угрозы фашизма на путях объединения усилий с социал-демократическими партиями и создании по мере возможности широких антифашистских народных фронтов. Коммунисты должны были поддерживать правительства единых или народных фронтов, а возможно, и входить в состав таких правительств. На конгрессе много говорили о патриотизме, но, по мнению некоторых исследователей, это был самый «русоцентристский» из всех конгрессов Коминтерна, поскольку в конечном счете получалось, что главная задача зарубежных коммунистов — обеспечить безопасность СССР даже в тех договорах, которые он мог впоследствии заключить с империалистическими колониальными державами⁶. Этот конгресс оказался также и наиболее подготовленным по нужному сценарию. Один делегат от финской компартии, отмечая отсутствие настоящего обсуждения и дебатов, впоследствии писал, как ораторы зачитывали заранее проверенные тексты своих выступлений, полных дифирамбов Сталину. Финский коммунист писал, что, наблюдая все это, он невольно вспоминал III конгресс Коминтерна — тогда, в 1921 г., в зале кипели жаркие споры, никто не читал речей по бумажке⁷

Сталин дал установку для этого конгресса, удостоил его своим присутствием и был избран в президиум. От выступления он, однако, воздержался. Ни в ходе конгресса, ни после него он не высказал публично своего отношения к новой политике Коминтерна, что больше походило на молчаливое согласие, чем на активную поддержку⁸. Помимо стремления затушевать отказ от прежнего сектантского курса, сдержанность Сталина объяснялась его нежеланием подчеркивать свою личную заинтересованность в проведении новой политической линии — это может повредить его закулисной дипломатии, которую он готовился проводить по отношению к Берлину.

Поскольку главной темой конгресса было объединение коммунистов с другими антифашистскими силами, официальная задача этой организации (развитие коммунистического движения во всем мире и содействие мировой революции) отошла на второй план. Тем не менее Димитров в своем выступлении заявил, что, хотя коммунисты готовы оказать поддержку парламентарным демократическим правительствам единого фронта, «окончательное спасение» может обеспечить только советская власть. Этого заявления, а также участия американских делегатов в работе конгресса оказалось достаточно, чтобы США предъявили Москве официальный протест, обвиняя ее в нарушении данного Литвиновым от имени СССР обязательства не вмешиваться во внутренние дела США. (В свое время США пошли на дипломатическое признание СССР при условии гарантий невмешательства последнего в их внутренние дела⁹). В противоположном политическом лагере Троцкий с негодованием обрушился на конгресс, назвав его «ликвидационным конгрессом III Интернационала», а политику Народного фронта — «политикой прострации»¹⁰. Вскоре Сталин невольно подтвердил это заявление Троцкого, заявив в беседе с Роем Говардом, что Советский Союз никогда не вынашивал замыслов добиться мировой революции¹¹.

Политика СССР в 1936 г., когда в Испании и Франции пришли к власти правительства Народного фронта, казалось, вполне соответствовала этому сталинскому высказыванию. По результатам выборов в феврале 1936 г. в Испании было сформировано пользовавшееся поддержкой коммунистов правительство Народного фронта из либералов и социалистов во главе с Мануэлем Азаной, на майских выборах 1936 г. во Франции при поддержке коммунистов победили социалисты и радикалы, сформировавшие правительство Народного фронта во главе с социалистом Леоном Блюмом. Еще до того, как он сел в кресло премьера, по стране прокатилась беспрецедентная по размаху и характеру (рабочие отказывались покидать территорию предприятий) волна забастовок. С точки зрения Сталина, желавшего видеть Францию сильным и политически стабильным государством, эта волна представляла немалую угрозу. В интервью корреспонденту «Пти паризьен» Литвинов заявил, что Франции ни в коем случае не следует допускать ослабления своей военной мощи, и выразил надежду, что стране удастся избежать дальнейших внутренних потрясений, которые благоприятствуют Германии в ее агрессивных устремлениях¹². Когда число забастовщиков достигло двух миллионов, Торез, несомненно выполняя волю Сталина, дал указание парижским коммунистам прекратить забастовку. ФКП выдвинула лозунг «Народный фронт — не революция», и массовая забастовка сошла на нет благодаря усилиям коммунистов.

:¹ чу- а-ОТ*Ъ>

Двойная дипломатия

Сталинская политика Народного фронта проводилась параллельно с переориентацией внешнеполитического курса — теперь усилия дипломатов были направлены на обеспечение коллективной безопасности. Поворотным пунктом стало вступление СССР в Лигу Наций (сентябрь 1934 г.). Таким образом, Москва объединила

усилия с державами, подписавшими соглашение в Версале, — членами той самой организации, которую Малая Советская Энциклопедия именовала «опасным инструментом, направленным своим острием против страны диктатуры пролетариата». Вступление в Лигу Наций позволило СССР активизировать усилия по сколачиванию антигерманских группировок европейских государств.

Изменить дипломатический курс Сталина побудили не только опасения дальнейшего распространения фашизма, но и действия самих немцев. На первых порах Гйтлер проявлял сдержанность во внешнеполитических вопросах, но, утвердив свою власть в Германии, он повел себя на международной арене достаточно вызывающе и бесцеремонно. В начале 1934 г. антисоветская направленность внешней политики Германии проявилась, в частности, в характере германо-польских отношений. В 1933 г. фактический диктатор Польши маршал Пилсудский по неофициальным каналам изъявил желание достичь взаимопонимания с Москвой, а также пытался зондировать отношение Франции и Великобритании к перспективе превентивной войны против гитлеровской Германии, пока она еще не накопила достаточных сил для эффективного ответного удара. Двадцать шестого января 1934 г., убедившись, что положительного ответа не будет, он заключил с Гитлером пакт о ненападении. Хотя Пилсудский немедленно направил своего министра иностранных дел в Москву с заверениями в отсутствии у Польши каких-либо враждебных намерений в отношении СССР, Сталин едва ли мог сомневаться в том, что по крайней мере со стороны Гитлера этот шаг имел антисоветскую направленность¹³. В марте 1934 г. в Москву прибыли представители концерна «Крупп» и расторгли пятилетний контракт, предусматривавший обучение советских специалистов и поставки машин и стали. В конце марта с целью выяснить, насколько серьезны происходящие перемены, Москва предложила Берлину выступить с совместным заявлением по вопросу о независимости Прибалтийских государств. В середине апреля Берлин ответил отказом. Неслучайно именно в апреле СССР всерьез повел переговоры с Францией о заключении договора о дружбе и взаимопомощи.

Тем не менее Сталин не отказался от идеи нового широкомасштабного Бреста — дипломатии сталкивания лбами империалистических держав в новой европейской войне, с тем чтобы Москва, сохраняя нейтралитет в ожидании полного истощения сил воюющих сторон, могла в удобный момент вмешаться и создать «социалистическое окружение». Об этом свидетельствует его письмо в Политбюро от 19 июля 1934 г., в котором он возражает против предложения ответственного редактора журнала «Большевик» Адоратского поместить в специальном выпуске журнала, посвященном двадцатой годовщине начала Первой мировой войны, статью Энгельса «Внешняя политика русского царизма», написанную в 1890 г. Анализируя тогдашний процесс образования враждебных группировок европейских государств, Энгельс предсказал, что противостояние должно закончиться большой войной. Что касается России, Энгельс утверждал, что ее история еще со времен царствования Екатерины II — это история беспрерывных притязаний на мировое господство иностранцев-авантюристов, в разное время фактически правивших империей, людей одаренных, но неразборчивых в средствах, которых он назвал «новым иезуитским орденом» и «тайным обществом».

В написанном в 1934 г. письме (впервые опубликованном в «Большевике» в мае 1941 г.) Сталин утверждал, что Энгельс ошибочно объяснял экспансионизм России скорее амбициями кучки авантюристов, чем ее стремлением добиться более благоприятного стратегического положения и получить выход к морям для развития внешней торговли. Энгельс, продолжал Сталин, преувеличивал роль России, когда утверждал, что уничтожением царизма можно было бы предотвратить войну. По Энгельсу выходило, что война буржуазной Германии против царской России была бы войной освободительной — а как же политика Ленина? Ведь когда началась Первая мировая война, Ленин не выступил с поддержкой ни одной из воюющих сторон, он боролся за то, чтобы война между соперничающими блоками империалистических держав положила начало революционным гражданским войнам в воюющих странах. Ссылаясь в середине 30-х годов на позицию Ленина во времена Первой мировой войны, Сталин подразумевал, что Москва должна придерживаться политики неучастия в грядущей второй империалистической войне, причем эта война, дабы Москва могла извлечь из нее какую-то пользу должна быть затяжной, а для этого обе стороны должны быть достаточно сильными.

Начавшиеся в апреле 1934 г. советско-французские переговоры сопровождались попытками создать «восточное Локарно» — восточно-европейскую систему коллективной безопасности, связывающую гарантиями взаимопомощи СССР, Польшу, Чехословакию, Финляндию, государства Балтии, а также Францию и Германию. Все усилия оказались бесплодными из-за противодействия сначала Германии, а затем и Польши. Тем не менее 2 мая 1935 г. Москва и Париж подписали двусторонний договор, а спустя две недели подобный договор о взаимопомощи был подписан СССР и Чехословакией. По договору СССР принимал на себя обязательство в случае нападения на Чехословакию какой-либо страны оказать Чехословакии помощь, после того как соответствующая помощь будет оказана Францией. В мае 1935 г. в Москву прибыл министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль. В коммюнике переговоров отмечалось, что Сталин выразил «полное понимание и одобрение политики государственной обороны, проводимой Францией в целях поддержания своих вооруженных сил на уровне, соответствующем нуждам ее безопасности»¹⁴. Поскольку давней традицией коммунистов было отказывать в парламентской поддержке правительствам буржуазных государств в их военных приготовлениях, сталинское заявление стало сенсацией. Французские коммунисты прекратили кампанию протестов против намерения правительства увеличить срок действительной военной службы с года до двух лет. От Литвинова, читавшего «Майн кампф», Сталин знал о давнем замысле Гитлера завоевать сначала Францию, а затем выступить против России. Сталин хотел видеть Францию сильным в военном отношении государством: если Гитлер действительно, как надеяся Сталин, начнет с Франции, желательно, чтобы у нее было достаточно сил для длительного сопротивления.