Сталин. История и личность

Такер Роберт

Советская пресса сообщала, что Красную Армию с ликованием приветствуют братья украинцы и белорусы по ту сторону старой границы. Двадцать второго сентября «Правда» на первой полосе поместила рисунок, изображающий крестьянина — украинца или белоруса, обнимающего молодого красноармейца, будто своего давно потерянного сына. И действительно, Красную Армию с радостью встречали многие украинские, белорусские и еврейские жители территорий, где поляки составляли этническое меньшинство, проживавшее главным образом в городах, и где непольское население подвергалось дискриминации⁴⁸. Но как только миллионам новых подданных Сталина были навязаны новые порядки, отношение к Советскому Союзу быстро изменилось.

Дальнейшие контакты на высоком уровне привели ко второму визиту Риббентропа в Москву, где 28

сентября был подписан германо-советский договор о границах и дружбе. Сталин заранее предложил сделку, по которой Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства к востоку от обусловленной в августе демаркационной линии отходили к Германии, а Литва — к России. Это было зафиксировано в новом секретном дополнительном протоколе, вносившем изменения в предыдущий (от 23 августа).

Сам договор указывал на соглашение о новой государственной границе, проходящей по центру того, что было раньше Польшей, и содержал статью, характеризовавшую эту договоренность как «солидное основание для дальнейшего развития дружеских отношений» между обеими странами. Одновременно с договором публиковалась совместная декларация, в которой указывалось, что было бы в интересах всех стран прекратить войну между Германией, Англией и Францией, а также что Германия и Советский Союз будут консультироваться друг с другом по поводу различных дальнейших мер в том случае, если их усилия в данном направлении окажутся бесплодными⁴⁹

Риббентропа встречали в Москве по-королевски. В его честь было дано специальное представление балета «Лебединое озеро». Атмосфера же на кремлевском банкете, на котором присутствовали члены Политбюро и сопровождавшие Риббентропа высокопоставленные немцы, была настолько теплой, что во время обратного полета гауляйтер Данцига сказал рейхсминистру, что ему чуть ли не показалось, будто он находится «в компании старых партайгеноссе»⁵⁰.

Сталин не терял времени даром, добиваясь реализации своей договоренности с Гитлером о включении всех трех небольших балтийских государств в сферу своего влияния. Дабы избежать обвинений в грубом вторжении, он решил прибегнуть к двухэтапной процедуре. Первым этапом стало заключе-

ние с Литвой, Латвией и Эстонией договоров о взаимопомощи, положения которых о размещении на территориях балтийских государств «ограниченных контингентов» советских войск, а также о создании там военно-морских и военно-воздушных баз сводили на нет обязательство Советского Союза уважать их суверенитет.

Насколько бесцеремонен был Сталин в своих действиях, можно судить по эпизоду с министром иностранных дел Эстонии, которому первым из его балтийских коллег довелось посетить Москву Будучи приглашенным туда для обсуждения торговых и иных вопросов, он был вечером вызван со спектакля в Большом театре для встречи с Молотовым, который потребовал от него согласия на размещение в Эстонии советских войск. При следующей встрече Молотов уведомил его, что их численность составит 35 тыс. человек, на что министр заметил, что это превышает количество военнослужащих во всей эстонской армии. Тут в кабинет Молотова неожиданно вошел Сталин и с невинным видом поинтересовался, в чем проблема. Затем (это была уловка, к которой успешно прибегал Сталин в отношениях с англо-американскими союзниками во время советско-германской войны) он милостиво снизил названную Молотовым цифру до 25 тыс.⁵¹ Договор с Эстонией был подписан 28 сентября. В начале октября за ним последовали соглашения с Латвией и Литвой.

Закрепив оккупацию бывшей Восточной Польши, Сталин в октябре аннексировал ее (за исключением Вильно и примыкающего к нему района, переданного Литве и объявленного ее столицей — Вильнюсом). Оккупанты немедленно провели подтасованные выборы в Национальные собрания Западной Украины и Западной Белоруссии. Эти органы обратились с официальными просьбами к Верховному Совету СССР о приеме Западной Украины и Западной Белоруссии в Советский Союз в качестве составных частей украинской и белорусской республик. На сессии, проведенной с 31 октября по 2 ноября, Верховный Совет эти просьбы удовлетворил⁵².

Польша и неспособные к обороне государства Прибалтики стали легкой поживой для Сталина. С Финляндией все было по-другому. Опираясь на укрепленную «линию Маннергейма»,

располагая большим пространством для боевого маневра, а также пусть маленькой, но отважной армией и огромной волей оказать сопротивление вторжению, Финляндия отстаивала свои права. Ее высокопоставленные представители, вызванные в Москву в начале октября, отклонили предложение подписать договор о взаимопомощи, аналогичный навязанным Прибалтийским государствам. Финны утверждали, что подобное соглашение нанесло бы ущерб нейтралитету страны. Тогда финским деятелям были предъявлены конкретные военно-стратегические требования. Москва настаивала на следующем: во-первых, в обмен на часть территории Советской Карелии к востоку от границы с Финляндией была бы на несколько десятков километров отодвинута на север проходившая в то время примерно в двадцати милях от Ленинграда граница между Советским Союзом и Финляндией; во-вторых, чтобы была демонтирована «линия Маннергейма», и, в-третьих, чтобы Советскому Союзу была бы сдана в аренду для создания военно-морской базы территория вблизи порта Ханко у северного входа в Финский залив.

Тридцать первого октября Молотов выступил в Верховном Совете с докладом о внешней политике. Это была постыднейшая за всю его дипломатическую карьеру речь. Потребовался лишь короткий удар по Польше, сказал он, сперва немецкой армии, а затем Красной Армии, и «ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора». Затем Молотов подверг уничтожающей критике британские и французские правящие круги за то, что они изображают

ь

войну против Германии как идеологическую битву за демократию и сокрушение гитлеризма.

«Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, — сказал он, — можно признавать или отрицать, это дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за “уничтожение гитлеризма”, прикрываемую фальшивым флагом борьбы за “демократию”».

Коснувшись советско-германских отношений, Молотов сказал, что теперь они покоятся на твердой основе взаимных интересов. Советский Союз, по его словам, всегда считал, что сильная Германия — непременное условие стабильного мира в Европе. Отношения с немецким государством основаны на дружеских связях, готовности под держать мирные устремления Германии и на желании развивать экономические контакты⁵⁵.

Для советских людей, на какой бы ступени социальной лестницы они ни находились, такие дружеские слова о гитлеровской Германии и такие же выражения, содержавшиеся в других речах Молотова того времени, приобрели особый политический смысл. Он был понят даже на Колыме, в арктических лагерях медленного умирания. Вот один пример. Сердобольный сотоварищ по заключению врач Петухов назначил только что доставленную в лагерь Евгению Гинзбург медицинской сестрой в палату, где содержались имевшие младенцев арестантки. Главный врач Евдокия Ивановна, тоже заключенная, периодически проводила политические занятия, во время которых заключенным врачам и сестрам она зачитывала статьи из советских газет. Однажды она прочла им доклад Молотова, в котором были сказаны добрые слова о Германии. Затем, понизив голос, Евдокия Ивановна посоветовала своим сотоварищам по лагерю впредь говорить не «фашизм», а немецкий «национал-социализм»⁵⁴. Выходит, что даже на Колыме о нацистах следовало отзываться с уважением!

Пакт, заключенный Сталиным с нацистской Германией и нацеленный на дружбу с ней, привел в замешательство международное коммунистическое движение, а также широкие круги зарубежных сторонников Советского Союза. Хотя террор и выкосил опиравшееся на Москву руководство немецкой, польской, румынской, австрийской, венгерской и прибалтийских коммунистических партий, рядовые коммунисты и симпатизирующие им люди за рубежом не имели представления о его размахе и антикоммунистической направленности. Какие бы жестокие методы ни использовались в последние годы в России, коммунизм в сознании этих людей был все еще связан с гуманистическими идеалами, а близость русского национал-большевизма Сталина и немецкого национал-социализма Гитлера не осознавались ими. События августа-сентября 1939 г. просто потрясли международное коммунистическое движение.