Старосветские убийцы

Введенский Валерий

— Здорово, Ерошка! — Лошадей взял под уздцы Савелий.

— Здорово, Савелий, — с разворотом подал руку кучер.

— Кому Савелий, кому Савелий Иваныч. — Конюшни по-любому скоро должны были стать общими, старший конюх Северских метил там командовать.

— Мы люди не гордые. Хоть Иванычем, хоть горшком можем назвать.

— Сохнешь по француженке? — Все знали про Ерошкину любовь.

— Сохну, — уныло согласился кучер.

— Зря! Чаво в ней нашел, никак не пойму?

— Она такая…

— Какая?

— Не такая…

— Какая

такая не такая?

— Ну не такая она, как твоя Лукерья!

— Вот Пантелей Акимыч до самого Парижа довоевался! Сказывал, ихние бабы от наших ничем не отличаются.

— Врет твой Акимыч! Мари — она хорошая!

— Все они хорошие — на сеновале, — пробубнил Савелий.

— Она по сеновалам не шлендрает, — возмутился Ерошка. — В покоях барыни ночует. Потому два года здесь, а по-русски ни бельмеса!

— А ты что, по-французски бельмесишь?

— С чего бы меня учить-то вздумали?

— А как в любви объясняться думаешь?

— Очень просто! Лошади, те тоже по-русски не говорят, а меня завсегда понимают.

— Может, тебе к кобыле посвататься?

— Дурак ты, Савелий Иваныч!

— Но! Но! Не забывайся, Ерошка!

— Кому Ерошка, кому Ерофей!

— Это кто тебя, сопляка, Ерофеем кличет?

— Павел Игнатьевич, вот кто! Он мужчина уважительный, завсегда так обращается!

— Врешь! — сплюнул под ноги Савелий.

— Истинный крест, не вру! — Ерошка осенил себя троекратно знамением и поклон в сторону церкви положил. — Его и попрошу перевести, если Мари меня не поймет!

— Как же! Будет он тебе толмачом работать! — усомнился конюх и решил высказать сокровенное: — Лучше к Глашке моей сватайся — и по-русски понимает, и тесть гляди какой!

— К Глашке? — Ерошка смерил «тестя» уничижительным взглядом.

— К Глашке! А я подсоблю, словечко замолвлю.

— Так она же брюхата, от Альбертыча вашего!

— А что с того? Не боись, и тебе деток народит!

Ерошка в изумлении открыл рот. «Добрый знак, — решил Савелий, — щас мы тебя приболтаем!»

— Коли хошь знать, я Лукерью тоже с брюхом взял. Глашка — на самом деле княжеская дочь! Тсс, секрет большой. Подумай тока, с кем породнишься!

— Нашел секрет! Не могла такая дылда от тебя, плюгавого, родиться!

Савелий замахнулся, но не ударил.

— И что мне толку с такого родства? — спросил Ерошка. — Князя твоего послезавтра закопают!

Прав, сукин сын! Потому и проблема! Пока князь был жив, за Глашку Савелий не волновался. Хоть и не признавал Северский девочку дочкой, но привечал. Встретит на дворе — по голове погладит или конфекту даст. И с брюхом бы помог — холопа какого-никакого сосватал бы.

— Твоя Мари один хрен за тебя не пойдет. Зачем ей крепостной становиться? — ввернул Савелий. — А тут тебе и жена хорошая, и тесть начальник! Когда меня на покой отправят — за тебя словцо замолвлю, чтоб на мое место взяли. Теперича по гроб жизни мне тут все обязаны! Думай!

— А может, барыня мне

вольную даст? И мы с Мари во Францию уедем!

— Размечтался! Ничаво твоя барыня никому уже не даст. Гаплык ей!

— Что?

— Тсс! — Ах, дурак старый! Сболтнул лишнего! Савелий перешел на шепот: — Секрет это! Страшный! Сболтнешь — и тебе гаплык! Понял?

Старший конюх неожиданно вытащил из-за голенища нож и, схватив крепко Ерошку, приставил к горлу.

— Понял, спрашиваю?

— Понял. — Бедному Ерошке ничего больше не оставалось.

— Хорошо, что понятливый! — похвалил Савелий и, не отпуская паренька, задал следующий вопрос: — Когда сватов зашлешь?

— К кому?

— Ваньку не валяй! К Глашке!

— Так траур! — попытался улизнуть от ответа Ерошка.

— Будешь валять, по тебе траур будет, — злобно прошипел Савелий. — На воскресенье сватов готовь, чтоб до поста свадьбу сыграть. Не ровен час родит Глашка! Понял?

— Понял… — Попал Ерошка в переделку, ох попал!

Савелий отпустил напуганного юнца. Все! Дело сделано. Теперь главное, чтоб не проболтался!

— Тут останешься, — поразмыслив, решил Савелий. — Игнатьевича твоего сам отвезу. Скажем, что ты свинкой заболел.

— Так болел уже, — зачем-то сказал Ерошка.

Савелий посмотрел на парня. Ох, красив! Глашка довольна будет! И глуп — это тоже хорошо!

— Ничаво, болеть — не работать!

Глава шестнадцатая

— Как вы думаете, это княгиня мужа отравила? — Павла Игнатьевича Киросиров знал давно и в ответе не сомневался.

— Елизавета Петровна? Отравила? — Управляющий аж привстал. — Неудачно шутите, Павсикакий Павсикакиевич. Она даже холопов пороть не велит, а человека загубить и подавно неспособна.

— Не моя шутка, доктор из столицы так считает. — Киросиров указал на Тоннера.

Павел Игнатьевич успокоенно сел:

— В столице нашу Елизавету Петровну пока не знают. Уникальная женщина! Столько сил у нее, идей! Захудалое поместье за два года подняла! Чуть свет на ногах, а ложится за полночь. Винокурню отгрохала, сейчас мельницу достраиваем, думает про маслобойню и сыроварню! И сделает.

— А почему за Северского замуж вышла? — спросил Терлецкий.

— Встретились, полюбили друг друга. Опять же поместье у него большое, крепкое. Анна Михайловна людей в узде держала, за всем следила. Распустились тут при Петушкове, да ничего, поправим. Лично мне Северский, царство ему небесное, никогда не нравился. Пустой человек, кроме как стрелять и в карты имения проигрывать, ничего не умел. Но я свое мнение при себе держал. Как обручились они — расстроился, а потом мысль пришла. Елизавете Петровне-то сильный мужчина и ни к чему. Могут не ужиться! Когда два характера в доме, один уступить должен. А Елизавета Петровна, хоть на вид ласкова, железная внутри! Опять же третий раз замуж вышла — опыт имеет. Знает, чего хочет!