Старосветские убийцы

Введенский Валерий

— А предыдущие мужья своей смертью умерли? — Федор Максимович ходил по столовой кругами.

— Знаком не был.

— Своей, — подал голос Пантелей. — Господин Камбреме раком страдал. Умирал тяжело, долго. Елизавета постепенно все дела торговые стала вести и за ним самоотверженно ходила.

— Давно ее знаете? — спросил Терлецкий.

— Пятнадцатый год. Камбреме поставщик мой, один из первых.

— Камбреме? — переспросил Тоннер. — Знаю такое шато. Хорошее, не из дешевых.

Угаров,

переводивший Роосу, запнулся и вопросительно взглянул на Тоннера. Шато — по-французски замок. Тоннер пояснил:

— Слово «шато» в названии вина означает виноградник, принадлежащий конкретному владельцу.

— Шато — это полдела, — продолжал Пантелей. — У Камбреме и испанские вина можно было купить, и португальские, и итальянские. И товар всегда лучшего качества. Ему выгодно, и мне хорошо. Лавочники любят, когда у купца выбор большой.

— После смерти Камбреме шато к Елизавете перешло? — уточнил Федор Максимович.

— Ей и сынишке.

— Дети имеются? — удивился Терлецкий.

— Была еще девочка, но в младенчестве померла. А Шарль большой, моему Архипу четырнадцать, стало быть, ему тринадцать.

— А где сейчас мальчишка?

— В Англии, — начал рассказывать Пантелей. — Как семь годков исполнилось, так и отправила.

— Зачем? — спросил Тоннер.

— Сказала, обучение там самое хорошее, и манеры прививают. Меня подбивала тоже Архипку отдать, да жена покойница как раскричится: «Не отпущу от себя». Какой-то колледж дорогой, позабыл, как называется.

— Итон? — предположил Тоннер.

— Он самый, — обрадовался Пантелей.

— Французского мальчика английскому языку обучали? — Тоннер, зная нелюбовь галлов к британцам, удивился.

— С детства! Элизабет и сама английским владеет.

«Точно, — хлопнул себя по коленке Тоннер. — Английский у нее акцент! И по-русски, и по-французски с ним говорит! И имя Элизабет не французское».

— Она англичанка? — спросил Тоннер.

— Нет, вроде француженка, — сказал Пантелей. — Хотя не знаю, родителей не видел.

— А вы, Павел Игнатьевич, не знаете?

— Елизавета Петровна никогда о себе не рассказывала, — ответил управляющий.

— А со вторым ее мужем, Пантелей Акимович, вы знакомы? — вернулся к допросу купца Терлецкий.

— С Бергом? Да. Хороший был мужчина. Весельчак, балагур!

— Неужели тоже вином торговал? — Генерал напрягся. Куда катимся! Вся страна торгует. И князья, и сенаторы. Вот и военные подтянулись!

— Нет. В дела не лез: цветы в саду выращивал да с пасынком возился. Павел Игнатьевич прав: Лизе мужья-диктаторы ни к чему. Она женщина серьезная, деловая. А полковник красавицу нашу любил, и взаимно. Такое горе было, когда умер два года назад — язва открылась.

— Камбреме тоже тюфяком был? — спросил Терлецкий.

— Нет!

Лиза девчонкой за него вышла и уважала сильно, а то не знаю, как ужились бы. Хваток, решителен, в делах дока. Миллионщиком помер, а начинал почти с нуля, прям как я!

— Кстати, а где вы денег на собственное дело нашли? — заинтересовался Терлецкий. — Говорят, в молодости камердинером служили?

— Да, у Александра Васильевича Северского. Золотой был человек! Не чета брату! Я с малолетства ему прислуживал, а он мне вольную дал. Жаль, покойнице моей бумаги выправить не успел. Выкупать пришлось у Анны Михайловны.

— И все-таки, откуда капиталец-то? — повторил вопрос Федор Максимович.

— Я, господин хороший, в двенадцатом году в ополчение пошел, потом меня в регулярную армию взяли. Дрался не щадя живота. В тринадцатом произведен был за храбрость в офицеры и пожалован личным дворянством.

— Это, брат, серьезно. Такое лишь за подвиги давали, — восхитился генерал.

— После ранения по интендантской части служил…

— Понятно, откуда деньги. — Еще секунду назад симпатичный, Пантелей стал генералу неприятен.

— В Париже закупками занимался, со всеми поставщиками познакомился, вкусы господ узнал. Какое вино нравится, а какое нет, какое слишком дорогое, а какое не хранится совсем.

— Поставщики по-русски понимали? — спросил Терлецкий.

— А я французский знаю. Когда покойного барина учили, я со слуха овладел. Потом Александр Васильевич с грамотой помог.

— А ну скажи что-нибудь! — попросил Федор Максимович.

— Что сказать?

— Большой оборот имеешь? — спросил Терлецкий.

— Большой. Кораблями вожу. Поначалу тяжело было — откуп на ввоз вин получить желающих много, боевые товарищи мне подсобили. Вина только качественные поставляю, с местными не бодяжу. И хранить умею, а то наука сложная! А если, не дай бог, что-то испортилось, в продажу никогда не пущу, лучше в спирт перегоню. Качеством авторитет и завоевал.

Пантелей по-французски говорил с чудовищным акцентом, но понять его было можно. Угаров перестал переводить. Хотелось Денису обдумать увиденное на портрете и кой о чем спросить купца.

— Павел Игнатьевич! Вы, считай, последним, не считая Северского, княгиню видели. Расскажите, о чем разговор шел. — Терлецкий вернулся к расспросу управляющего.

— Мы всегда перед сном с ней беседуем. Утром время терять нельзя — она в одну сторону, я в другую. И в день свадьбы привычке не изменили, хоть князь и недоволен был. Первым делом давно задуманное совершила — Петушкова в отставку.

— А почему? — спросил генерал. — Милый человек!

— Вор и дурак. С делом сельским не знаком, всю жизнь бумажки в канцелярии перекладывал.