Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– В этом турки правы, - тихо сказал Валент, выпрямляясь. – И они с этим покончат, с чем бы ни покончили еще! Время определит победителей!
Он сел на свое ложе напротив постели сына; но лечь не смог. Вскочив, Валент быстро вышел из шатра и долго оставался снаружи. О чем он думал в эти ночные часы, никто не узнал: ни теперь, ни после.
Феофано тоже не спалось этой ночью – она стояла у своего шатра, зябко потирая плечи, распустив волосы по ветру. Марк, ночевавший в ее шатре, как и раньше, спал крепко; но вскоре проснулся, почувствовав
Охранитель подошел сзади и обнял ее за плечи. Феофано осталась неподвижной, только улыбка тронула ее губы.
– Не можешь оставить меня одну? – спросила царица.
– Нет, - ответил Марк, крепче прижимая ее к себе. – Я не в силах думать об опасности, которой ты подвергаешь себя каждую минуту! И эта опасность все ужасней!
Он вдруг развернул ее к себе и посмотрел в глаза.
– Если ты погибнешь, я отправлюсь следом: мне тогда незачем будет жить!..
Феофано улыбнулась.
– О том, что будет после моей смерти, тебе нечего тревожиться, спартанец, - сказала она. – Если мы умрем, то умрем вместе, и ты это знаешь!
Марк качнул головой с неожиданным отчаянием. Он вдруг упал перед нею на колени и прижал ее руки к губам.
– Все может быть не так, - сказал охранитель. – Ты не понимаешь! Тебя могут схватить хитростью; украсть… обвинить в колдовстве… столько позорных смертей, которые могут угрожать такой великой женщине, как ты! Столько ничтожных духом людей, которые ненавидят женщин уже за то, что те пытаются возвыситься!..
Он прервался, тяжело дыша. Потом встал.
– Они не понимают, что женщины-рабыни могут плодить только рабов!
Феофано вскинула голову.
– Это, конечно, не так – многие народы, державшие женщин запертыми в домах, прославились своей храбростью! Македонцы обращались с женщинами немногим лучше, а то и хуже турок; а ведь были очень храбры… но победившая мужская власть погрузит мир в кровавое безумие, которому не будет конца. Мужской власти всегда должна противостоять женская!
Глаза ее заблестели.
– Скоро мы проверим в бою, кто среди нас раб! И я хотела бы вызвать на бой самого Валента, чтобы доказать…
Марк сжал ее плечи.
– Нет, я этого не допущу, царица! Я не сомневаюсь, что ты можешь, - быстро прибавил он, когда в глазах василиссы сверкнул гнев. – Но если ты погибнешь, тебя нам не заменит никто.
– Я императрица… я знамя сопротивления, - усмехнулась Феофано.
Потом она сощурила глаза.
– Решающий день очень близок, мой дорогой! И я этому рада. Кто-то из нас – может быть, мы, а может, паша – бросит другому вызов. Дольше так продолжаться не может.
Она помедлила.
– Ты говоришь, что не позволишь мне биться с военачальником? Но я сама не знаю, как поведет себя Валент в этот день: его поведение решит исход всего сражения! А повлиять на него сможет тысяча причин!
Лакедемоняне улыбнулись, посмотрев друг другу в глаза.
* Титулование военачальников у турок.
========== Глава 77 ==========
“Жена!
Завтра
Видишь, я пишу тебе, потому что не могу уснуть; но как только брошу перо, наверное, засну как убитый. Смейся, Феодора, - это и вправду очень забавно!
Но в эти часы я хочу побыть с тобой: по древнему обычаю, осужденному на смерть не отказывают в последней просьбе. Надеюсь, хотя бы сейчас ты думаешь обо мне, а не о ней!
Думаю ли я, в самом деле, что нас разобьют? Может, и нет, - может, сражение вовсе не состоится, если дрогнет Валент, верховный военачальник Ибрахима-паши. Я уже сказал, что у паши две тысячи под началом, считая тысячу конников против наших трехсот? Впрочем, это неважно. Я буду в первых рядах, в кавалерии, - а какой я воин, ты знаешь.
Боюсь, однако, что мою сестру убьют еще раньше. Наша царица слишком отчаянна: а такая лихость, когда за нею не стоит настоящего опыта, может сослужить самую скверную службу. Помнишь, как мы с тобой учились плавать, и ты едва не досталась акулам, заплыв слишком далеко? Метаксия вроде тебя, только гораздо хуже: она полезет в гущу битвы, уверяю тебя, и быстро погибнет, если только кто-нибудь находчивый и преданный не оттеснит и не прикроет ее! Может быть, ее лаконец!
Dixi, больше у меня не осталось слов. Может быть, мы еще встретимся на этом свете, - не знаю, будешь ли ты рада, а для меня это окажется самым великим утешением. Что бы ты ни думала, я всегда тебя любил.
Пожалуйста, сбереги наших детей. Хотя об этом я мог бы не просить.
Надеюсь, что тень Льва Аммония простила меня! Самое время об этом серьезно задуматься. Хотя, как мне представляется, мы полностью искупили свою вину, а за кровь его заплатили с лихвой!
Обнимаю тебя и целую. Помни Фому Неверующего, если спасешься, - Фому, который всю жизнь делал все, что мог: не больше, но и не меньше”.
Гонец, спешившийся для короткого отдыха, закончил читать письмо патрикия, в которое ненароком заглянул – и так и не смог оторваться, не дочитав. И когда закончил, не чувствовал никакой вины за это.
Солдат посмотрел на своего коня, щипавшего траву в стороне, потом опять на письмо – и сплюнул.
– Нет, ей нельзя получить такой привет, - прошептал грек. – Еще ничего не решилось, а этот трус уже похоронил себя и нагрузил своими страданиями женщину!
Он поджал губы, вспоминая намек на преступление против семьи Аммониев в конце послания: хотя сейчас сводились все счеты, в этом патрикий был прав. Как и в том, что завтра гонец волей-неволей избежит безвременной смерти.
Солдат посмотрел на светлеющий восток: нет, вздумай он сейчас вернуться, прискачет только к концу битвы! И госпожу Феодору в самом деле следовало оповестить.