Стеклянная гора

Плигузов Андрей Иванович

6 августа 1985

***

Август, велосипедисты, загород, дачный дом. Солнце сочится сквозь листья золотым дождем. Загорелые голени, насмешливое лицо – боги от этого гонора потеряли сон. В вечереющей спелости как залитые в стекло – Леда с царственным Лебедем, Ганимед с Орлом.

6 августа 1986

***

Волна, пробежавшая в кронах, Тебя не минует. В ветвях, словно новорожденные, Птицы

уснули. В мгновенном покое Один только ты неспокоен. И тучка висит над рекой. Как паерок над строкою.

1 сентября 1986

***

Это наш дом, и время его щадит. Мы живем здесь так, будто все прошло, и мы давно на небе. У мертвеца на губах запеклось серебро, он приходит что-то сказать, но молчит. И я боюсь говорить. Под утро волчата ложатся в мою постель, мы горим в огне, монахи смотрят в огонь, а над домом кружит орел. Лень сочинять. Страшно богу попасться в когти, спокойней в землю лечь или прямо в огонь лицом.

2 октября 1986

***

Приходи туда, где стеклянная гора, Где вода-слюда. Я тебя видал В золотых садах, где сластит ветер. Я дождусь тебя там, где тело — пепел, Там где тьма светит И как белая бумага слепит.

25 октября 1986

***

Ледяное море, чашу, поднятую к губам, мимо пронеси. А в кино показывали Висим, снег, и я вспомнил, как увидел тебя во сне, а потом наяву. В нашем доме пусто, я тебя позову, чтобы спать, обнявшись, потому что страшно до рассвета в холодной постели лежать одному.

14 декабря 1986

***

М.Б. Живу на чужбине, Спать ложусь на чужбине. А сплю на детском диване, где сношеные пружины под утро гудят как трубы, трубят, как слоны Ганнибала, до изнеможенья, сначала начиная дорогу к Риму. И всю ночь мне снится Мария, маленькая Мария.

14 февраля 1988

***

Когда кончится время, нам будет кого показать Богу. Мы разбудим Лену и голенького Егорку на руках поднимем, когда кончится время. Все, что мешало мне прежде, давно сгорело, и вместо души - пепел. Мы жили в пригороде. Дети бегали, зажимая в губах гудящие стручки акации. Это счастье, изъясняющееся обиняками. Смеркалось. А ночью Смерть говорила в полный голос и я притворялся спящим. Спрячь меня, будто я — твой ребенок, у ночного зверя отними меня. Когда кончится время я хочу выйти к Богу без имени и без памяти вместе с твоими детьми, спрячь меня, крепче меня обними.

19 сентября 1988

***

Читают Есфирь, а прежде читали Руфь, И руки, согретые прикосновением рук, Подносят к лицу. Домашний огонь Щадит ладони, но в пепел сожжет богов, Едва подросток увидит его

во сне, Впервые узнав, как жарко горят в огне Детские боги, на всё говорящие нет.

16 октября 1988

***

Благодарение Богу, что мы на этой земле с тобою неразлучимо рядом, как в детском учебнике графы Эдмон и Горн. Птица, крылом зачерпни густой берлинской лазури, похлопочи о ночлеге на небе, в воздушной державе, где спят наши мертвые братья.

17 октября 1988

***

Посмотри, за нашим окном белоснежный снег, Сколько снега, какая пища для черной земли! Я скажу это, зная, что ты обнимешь меня И прижмешься так, будто сердце мое в тебе.

30 октября 1988

***

Свет, оптический праздник голубого и желтого, влажным глазом ребенок следит, припадая к сквозным окулярам пространства. Это время работает вместо судьбы. Все облито стеклом. В нашем доме уснуть невозможно. В нашем доме и ночью светло.

23 сентября 1989

***

Детство, теплый песок, соломенное с голубым, во вторник - рубин и кварц, в пятницу сердолик, утром еще смола, а ночью уже янтарь. И тихо стоят надо мной Бранжьена и Гуверналь с серебряной чашей в руках.

7 февраля 1990

***

А.Ж. Запах яблок, одна из многих улик на пороге райского сада. Сердце давно не болит. Над пустой автострадой строй небесных бойцов, обмундированных в облака. Взглянешь вверх - обжигает лицо стыд, с которым не знаешь сладу. Но я помню, как прежде твоя рука, не ища пожатья, просто лежала рядом.

12-14 февраля 1990

***

Н. Жалкий праздник короткого лета, в ушах непроявленный гул вазелиновых капель - не то глухота, а не то дольней лозы бессмысленное прозябанье, шум и звон. И покуда Господень глагол вспоминает пророк с медицинской пипеткой в руках, мир ему неподвластен, и спящих во прахе земли не труба сторожит, а все тот же младенческий лепет сиротливой природы и зрак почерневших небес.

12-14 февраля 1990

***

Р. Вот и жизни конец. Покуда белела степь, было спокойней, поскольку в степи ничто не застит неба: пальцы прижмешь ко лбу и тут же на нитке спустят ангела. Так на детскую простыню бросались летучие мыши, так все, что есть в небесах, льнет к тому, что белеет, так мы могли бы спастись вместе со всею Сибирью, особенно в декабре, но предпочли разлуку. Рождественская труба в Новой Индии не облегчает души. на здешних санках не въедешь в рай. А ты, прошлогодний снег.