Степан Разин
Шрифт:
У меня по спине пробежали мурашки. Какой острог? Всё так хорошо шло!
— Там и поле есть. Пусть покажут удаль. И я развеюсь. Может поохотимся?
Мне несколько полегчало. Вроде, не для того отправляют в острог, чтобы в тюрьму. Может это какой-то особый острог? Что за Измайловский острог.
— Любишь охоту? — вдруг спросил царь.
— Люблю. Я на сурков охочусь, — осипшим от страха голосом ответил я.
— На кого? — царь рассмеялся. — Ха-ха-ха! На сурков?! И чем ты на них охотишься?
— Стрелами, — пожал
Глава 18
Крещение Стёпки исполнялось по православным канонам после утреней службы и отпевания усопших, и началось почти ровно в 11 часов дня. Ещё ранее я купил у голландца, которому рисовал портрет, часы, заплатив к портрету ещё триста рублей. Часы имели размер и форму средней луковицы и весили изрядно, но с ними стало как-то веселее. Хотя я и так приноровился определять время по высоте солнца.
Чтобы Стёпка проникся, я приказал ему смотреть только на патриарха, слушать внимательно и вникать в таинство. Я-то обряд сей уже проходил, а для Стёпки это было в новину. Самому мне тоже было до некоторой степени интересно но понять, чем отличается этот обряд от того, что свершали со мной, я не смог.
Сразу после крещения, боярин Морозов подарил мне небольшую иконку в серебряном окладе, а крёстная, игуменья монастыря Марфа, — ладанку. А я всё думал, повезло ли мне с крёстным отцом, или не очень. Вроде как фигура в истории видная, а мне то что с этого? Помниться, у Морозова совсем не было наследников, и всё его огромнейшее имущество и богатства перешли к малолетнему племяннику Ивану, — сыну родного брата Глеба Ивановича, нажитого совместно с известной старообрядчицей боярыней Морозовой.
— Так, может теперь мне кое-что перепадёт? — думал я во время обряда, прости Господи.
Своей кротостью, которую я, не то чтобы изображал, а действительно, исполнял, мне удалось убедить и царя, и Морозова с патриархом в своей лояльности. И я хотел быть лояльным. И у меня не имелось к этим людям «негатива». Можно сказать, что я их даже «боготворил». Ведь это были те, кто построил Россию. Худо, бедно ли, но она состоялась, а не распалась на куски, как того хотели наши враги. Этих людей я искренне уважал.
Невзирая на то, что Морозов воровал нещадно и был виновником солевого и медного бунтов, он продвигал экономику и приучал царя Алексея с дворянами к культуре, подавленной мракобесными церковниками, отрицавшими и запрещавшими и науки, и искусство.
Царь приказал мне с казаками отправляться в Измайловский острог и ждать его там. Острогом оказалось поместье упокоившегося уже Никиты Романовича Захарьина-Юрьева. При царе Шуйском в Измайловской усадьбе построили острог для воровских казаков, поддержавших Лже-Дмитриев.
— Значит, слушай, — напутствовал меня Морозов. — Раз ты такой бойкий, что зовёшься взрослым, и мнишь себя великим строителем крепостей и кораблей, ставь в Измайлове городок для своих казаков.
— Хорошо! — кивнул я. — На постоянную службу? На земельное житьё казаки не пойдут. Не крестьяне чай.
— На службу, на службу, — поморщась, ответствовал Морозов. — Царю войско нужно, ежели вдруг какой бунт в Москве случится.
— Странное предложение, — подумал я, зная, что к середине семнадцатого века в Москве было свыше двадцати стрелецких слобод, которые располагались в пределах Белого города и Земляного города. Значительное число слобод находилось в южной части Замоскворечья. И в каждой слободе квартировал полк. Стрелецкими слободами ведал Стрелецкий приказ. Центрами слобод были съезжие избы, в них велось делопроизводство, хранилась полковая казна, знамёна. Правда после Стрелецкого восстания одна тысяча шестьсот девяносто восьмого года стрелецкие слободы ликвидированы, их территория заселена главным образом ремесленниками и торговцами.
— Так, стрельцы же имеются в стрелецких слободах, — осторожно спросил я.
— Стрельцы, — с непонятной для меня интонацией произнёс Морозов. — Толку от тех стрельцов. Не соберёшь их, когда вдруг потребуется. Занимаются они, кроме службы, каждый своим делом. И от подати освобождены, и прок от них есть только во время войны. Тогда можно собрать. И то… Окажется, что треть из них, или умерло, или сбежало к вам на Дон в казаки, или куда ещё дальше в Персию. Да и жалеют они московский люд, а то и с ними, за одно, бунтуют. А казаки — люди пришлые. Им жалеть тут не кого. Верно ведь?
— Верно, — подумал я, но промолчал.
— Ты сказал, что будут служить государю казаки?
— Говорить с ними надо. Смотря, как платить за службу станут. Ежели, как стрельцам — раз в сто лет, и то на похороны, то это — одна служба, а ежели исправно, то — другая.
— Исправно платить станут, не боись, — нахмурился Морозов. — Все Измайловские крестьяне станут на вас работать. Там дворов двадцать и хорошие земли. Рачительного хозяина нет.
Мне вдруг вспомнилось, что Измайлово всегда было вотчиной Романовых и царь Пётр Первый там нашёл «ботик» с которого и начался российский флот. А ботик тот, помнится, купил, или построил кто-то из тех Романовых, кто владел усадьбой.
Морозов тем временем продолжал:
— С тобой пошлю двух мастеров с плотниками, лесорубами. Там, где стоит царский охотничий домик… Там у государя любимые охотничьи угодья… Там и поставите казачий городок. В скорости, как только падёт первый снег, и даст Бог здоровья Михаилу Фёдоровичу, мы приедем. Там живёт охотник, что поставляет убоину к царскому двору. С ним сойдись. Он старый, но крепкий мужик. С ним живут десяток ловчих. Присмотрись к ним. Сдаётся мне, что воруют они.
— Конечно, воруют! — подумал я, но промолчал, и лишь кивнул головой.