Степан Разин
Шрифт:
Два пятиметровых «флита», спущенных мной на воду в начале сентяюря, благопрлучно спустились вниз по Волге, о чём доложили капитаны наших встречных караванов. А шли они изрядно гружённые голландскими мушкетами и пушками по изрядно обмелевшей Волге. Царь Михаил Фёдорович сам лично торговал с Персами оружием, а я был только перевозчиком и упросил его проверить судоходность нового флота. Гарантировав возмещение затрат при утоплении груза. Груз до Астрахани дошёл благополучно, о чём и отписался его сопровождающий дьяк посольского приказа Терентьев.
Воодушевлённый победой, я увлёкся строительством
Они сначала стояли поодаль и переговаривались очень тихо. Когда же плотники стали сколачивать борта из заранее гнутых по шаблонам дубовых досок, один из них подошёл ко мне и с поклоном обратился:
— Где учился достопочтимый мастер строить флейты? И в Голландии не многие могут рассчитать обводы его бортов. А чтобы вот так где-то гнуть доски и монтировать здесь… Сколько лет юному кораблестроителю?
— Пятнадцать, — сказал я, спокойно выдерживая его пытливый взгляд. — Я учился при дворе моего брата шаха Сефия.
— И ты, уважаемый эфенди, сам рассчитал всю конструкцию? Может тебе нужна наша помощь? Мы хорошие кораблестроители.
Я пожал плечами и посмотрел сначала на говорившего, а потом на наблюдающих за нашим разговором, голландцев.
— У меня нет для вас много денег и я, в общем-то, не нуждаюсь в помощниках.
— Нам не нужно много денег. Мы хорошо заработали на строительстве корабля и сейчас мы говорим с русским царём Михаилом о строительстве большого фрегата для ходьбы по Каспийскому морю.
— Из какого дерева вы собрали борта своего судна, какова его длина и ширина, и какая его осадка?
— Борта собраны из сосны, длина сто двадцать футов, ширина двадцать футов, а осадка — пять футов.
— В море на волнах он станет извиваться, как змея и, в конце концов, — развалится! — слишком категорично заявил я. — А с такой осадкой соберёт на киль все речные мели. Мой, как вы назвали, «флит», будет иметь осадку в половине загрузки — три фута, а в полной — четыре. Так, какая мне от вас выгода? Если хотите поучиться, так и скажите. Платите деньги и изучайте мой корабль в своё удовольствие. Я даже чертежи вам покажу. А ваш опыт мне не интересен.
Отдавать кому-то контроль за строительством корабля?! Увольте! Я сам кораблестроитель и знаю, что доверять нельзя ни кому, а тем более ослаблять контроль.
— Чертежи корабля? У тебя есть чертежи? — спросил голландец. — Ни у кого в Голландии нет чертежей. В Англии в доках Чатема, слышал, корабли строят по чертежам. Мы строим по формам прототипа. Знаешь такое?
— И я так делаю, когда форму проектирую и грузоподъёмность рассчитываю. Складываю доски и выстругиваю полкорпуса. По ним делаю лекала для шпангоутов и обшивки. И уже тогда рисую чертёж с надстройками и внутренностями.
Голландец стоял и слушал меня со странным выражением скорби на лице. А я подумал, что меня отравят и зарёкся брать
Я не собирался утяжелять судно украшательствами. Борта высоко решил не поднимать, и парусное оснащение решил ставить только гафельное.
Глава 26
К концу апреля, то есть в самом начале одна тысяча шестьсот сорок пятого года, шхуна, у которой на транце — кормовой доске — было написано имя владельца «Степан Разин», сошла со стапелей Московской верфи.
Ледоход только прошёл и воды в реке было много. Мы с царевичем и пятидесятью казаками, теоритически освоившими управление большими гафельными парусами, отошли от причала «дока» на вёслах.
У нас имелось две крепких мачты, каждая собранная и склеенная из четырёх «деревьев», бушприт, к которому крепился передний косой парус.
Гафель-гардели — канаты, которыми поднимались верхние реи парусов, проходили через деревянные блоки, и поднимать паруса было относительно легко. Внизу гардель тоже проходил через одинарный ролик, прикреплённый к мачте и наворачивался на «утку» при закреплении. Концы гиков — нижних рей — были привязаны к палубе галсовыми фалами с ходом в сорок пять градусов к курсу и парус свободно переваливался с борта на борт при смене галса.
Царевич Алексей стоял за штурвалом и светился от счастья. Через Москву-реку не имелось постоянных мостов и тридцатиметровым мачтам корабля ничего не мешало. На лето через реку наводили наплавные мосточки, а иногда Москва так мелела, что её можно было спокойно переехать вброд на лошади. Вот поэтому плавание до Москвы на больших стругах часто бывало весьма проблематичным.
Сейчас воды в реке было так много, что снова подтопило Замоскворечье, и наша шхуна двигалась «вниз» очень уверенно. Паруса подняли, но весла не сушили. Гики перекладывались с борта на борт под напором относительно попутного ветра и корабль, управляемый царевичем Алексеем двигался по реке уверенно. Я осмотрелся и кивнул Алексею головой. Царевич скомандовал «сушить вёсла».
Мы шли в Коломенское, где находились государь с царицей и несколько их ближних родственников. Был там, кстати, и Никита Иванович Романов с женой. Они все отмечали там Пасху, которая празднуется сейчас семь дней, и остались там разговляться дальше. Следующий пост начинался только в июле и можно было себя не сдерживать в развлечениях. Отмечали там праздник Пасхи и мы с Алексеем, проведя кучу времени в слушании всевозможных служб. Однако сразу после праздника мы верхом вернулись в Москву, сели на корабль и теперь сплавлялись вниз. И нас там ждали.
Зная, что царь Михаил Фёдорович скоро должен умереть, и к этому всё и шло, не смотря на старания лекаря-британца (а может, и благодаря его стараниям), я всё-таки построил обещанный государю «настоящий морской корабль». Не очень большой, но с орудийной палубой и пушечными портами, из которых сейчас торчали вёсла.
На подходе к Коломенскому, если всё будет в порядке, мы выдвинем орудия и отсалютуем встречающим. Это решил похулиганить царевич. Я такую инициативу не поддерживал, но смирился, взяв с него шутливое обещание, что перед самодержцем ответит он.