Степан Разин
Шрифт:
— В Персии две тысячи, сюда идут триста, здесь сто, на Дону тысяч сорок.
— Много. И они пойдут куда скажешь?
— Нет. Куда скажет мой отец. Мы думали идти на Персию, да Репнин, наместник Астрахани меня задержал и отправил в Москву. Мы бы сейчас уже половину Персии захватили. А вынуждены были отправить казаков шаху помогать. Но ничего. Этой весной в Персию ещё тысяч пять казаков уйдёт. А там они в любой момент могут подняться.
— Не смогут. Ждать тебя уже будет шах. Знает он, что ты называешь себя шахзаде. Могут и отца твоего прихватить, если тот в столице объявится.
—
— Если ты согласен помочь… То… Я тебе скажу о том после. Приеду ещё. Не один я решаю…
— Хорошо. Я буду здесь. Здесь и три сотни казаков останутся. Сотню я отправлю с мягкой рухлядью в Астрахань, а те, что останутся, займутся строительством городка. Да! Так ты продаёшь мне Измайлово?
— Конечно продаю! — сейчас деньги будут нужны чтобы нанять наёмников. Дашь тысячу рублей?
— Тысячу? — задумался я. — Тысяча у меня есть, да закупиться товаром на неё хотел. Может и ну её, эту землю? Сам говоришь, в Персии тепло. А может уже летом и решится мой вопрос? Переждать только… Ведь нацелились-то туда? А какая мне тут земля, ежели я там трон заберу. Ту отберут. Я деньги сейчас выложу, а землю потом отберут? Смысл какой покупать?
Я действительно задумался, только не о том, чтобы забрать власть у персидского шаха, а нужна и мне эта земля. Это ведь какие хлопоты? Это ведь царь подвёл меня под решение купить эту землю. Начал с размещения казаков, а я и распалился проектами. Подвести Никиту Романова под отказ продать мне вотчину, и дело с концом.
— Не отберут. Ты мне там землю продашь. Ты тут землю для посольства поимеешь, а я там. А?! Хорошо я придумал?
Никита Иванович Романов сразу засветился от гордости, что так придумал ловко. А до этого, когда я сказал, «какой смысл?», его словно в воду опустили.
— Тогда и впрямь, «какой смысл» покупать? Ты мне тут землю подаришь, а я тебе там такой же кусок подарю. Дари эту землю с лесом и реками, а я тебе там подарю самый лучший кусок с садами и бахчами.
— Подаришь? Э-э-э! Когда это будет?!
— От тебя будет зависеть, когда это будет, дорогой. Я-то хочу этим летом, а ты?
У Романова блеснули глаза.
— И я этим летом хочу.
— Ну, тогда, за чем дело встало. Пиши дарственную, а я со своей стороны пишу… Как от шаха пишу… Сколько у тебя здесь земли?
Романов сказал.
— Вместе с обоими лесными угодьями? Что-то мало!
Романов добавил ещё.
— Ну, допустим. Бог с ним! Мне этого достаточно, чтобы соболя и белку брать. Зови дьяка и пиши. Байрам! — крикнул я перса. — Пошли писать дарственную.
Мы оставили Никиту Романова в тереме, а сами отправились в мою избу.
— Что за дарственную? — спросил Байрам.
— На лучшие плодоносящие земли рядом с Исфахамом.
— У тебя есть там земли? — удивился Байрам.
— Нет. Но будут, если я стану шахом.
— А ты станешь шахом? — ещё больше удивился перс.
— Может стану, может не стану… На всё воля аллаха. Но не хочу.
Байрам посмотрел на меня внимательно, потом рассмеялся.
— Ну, ты и хитрец, эфенди! Ну и хитрец!
— Пиши-пиши. А то
— Не успеет. Я быстро-быстро.
— В одном экземпляре пиши на двух языках рядом столбцами.
— Так и делаю, эфенди. Уже пишу.
Дьяк передал мне дарственную им подписанную и сказал чтобы я приехал в Москву и проверил, что запись в книгу произведена. Я обещался быть «на неделе» и выдал ему сто рублей. Дьяк затрепетал всем телом и заверил, что сделает запись уже сегодня. Романов обещал приехать на днях. Они сели каждый в свою повозку и укатили. Я осмотрелся вокруг.
— Охренеть, — подумал я. — За сто рублей такие угодья.
Меня распирало довольство собой.
— Эй! — крикнул я. — Запрягли санки?!
— Запрягли, эфенди!
— Ну, так подгоняй и поехали!
— Обождать бы часок?
— Мы шагом! Поехали-поехали!
И мы поехали в Москву.
— Кхм! — кашлянул царь. — Так, говоришь, помочь тебя просил сесть на мой трон и намекал, что поможет тебе войском отобрать власть у шаха?
— Понимаешь, государь. В том-то и беда, что прямо он этого не сказал. Сказал помочь, а в чём не сказал. Но по смыслу получалось, что про твой трон говорил. Как он ещё может собрать войско, чтобы прогнать шаха и посадить меня? И сам разговор затеял.
— Ой, крутишь ты, Стёпушка, — проговорил, морщась, Михаил Фёдорович. — Видать, на дыбу хочешь?
— На дыбу, так на дыбу, — вздохнул я, проверяя, как отключаются мои осязательные рецепторы. — Только не ломай меня сильно. Калекой я тебе не больно сгожусь.
Государь нахмурился, а потом, видимо до конца поняв, что я сказал, вскинул брови.
— И не боишься дыбы? — спросил я.
— Давно готовился. Ещё когда сюда ехал. Вы же тут без дыбы никак не можете?! И правого и виноватого… Всех на дыбу. Она правду скажет.
— Батогами бит был?
Я покрутил головой.
— Розгами батька порол, а батогов испытать не пришлось.
— Знал, что на дыбу вздёрну, и всё одно ехал доносить на моего брата?
— Ехал. Ах, да! — вроде вспомнил я. — Он же меня землями одарил.
— Какими землями? — нахмурился царь.
— Измайловскими и обоими лесными угодьями.
— За что одарил?
— А Бог его знает. Сказал, пиши бумагу, что меня одаришь своими землями, когда мы с русским войском тебя на трон шахский поставим.
— Так и сказал? — спросил царь, скрипнув зубами. — Покажи бумагу!
Я показал.
— Правильная бумага. Дьяком подписана. Бес его задери!
— Представляешь, государь, что тебе эти земли даром обошлись. Только дьяку пришлось сто рублей дать, чтобы в книгу записал передачу земель сегодня.
— Мотька! — крикнул царь.
Появился богатырского роста дьяк.
— Быстро пошли за дьяком поместного приказа, э-э-э, Епифаном Молочным и книгу пусть возьмут.
Дьяк торопливо вышел, а государь молчал и хмурился, молчал и хмурился. Он, как и прошлый раз, полусидел, полулежал на своём странном троне-кровати. И это, как я понимал, был его постоянный трон.