Степан Разин
Шрифт:
— Эк куда тебя занесло! — нахмурился Морозов. — Не по Сеньке шапка сия. В том пусть митрополиты с патриархом разбираются, сколькми пальцами креститься. Они никак не могут сговориться, а тут ты вылез. Прыщ на голом месте. Тоже мне, канонник сопливый выискался.
— Зря ты, Борис Иванович, на него напал, — покрутил головой, не соглашаясь, государь. — Дело он говорит. Весьма и в этом разумен отрок. Грех не признать.
Царь развёл руками.
— Твоим глазам и ушам, а главное разуму, можно позавидовать, — продолжал Михаил Фёдорович. — Хоть в советники тебя, право дело, бери. На всё у тебя имеется своё слово. Даже
— Думаю, — хотел продолжить я, — пришлёт Ватикан кого-то в чинах высоких православных, чтобы тут всё перевернуть в греческую веру. А после сего возникнет раскол церковный и смута начнётся.
Хотел продолжить, да вовремя удержал свой язык. И так наговорил уже с полкороба. А государь ждал моего продолжения. А я молчал, как «рыба об лёд». Потом спросил:
— Так и как быть с Никитой Ивановичем? Ежели не пойдёт он в мои хоромы разговаривать, что мне делать?
— Д-а-а-а…Может и такое случиться. Тогда, делать нечего. Расскажешь, о чём сговорились и дело с концом. Но писцов всё одно посадим. На всякий случай.
На том и порешили.
Неделя прошла в строительстве княжеского двора, на которое я подрядил почти всех крестьян. Только старики и дети оставались резать хозяйственную утварь. Жить я собирался в Измайлове на «широкую ногу», а потому очертил периметр усадьбы приличный. Чуть пошире, чем он был в моём времени. Но сначала насыпали по всему острову вал. Сыпать вал, вообще-то, начали ещё раньше, как ударили морозы и начал вставать лёд на пруду.
Пруд подкапывали, вода вытекала, замерзала, лёд уносили в морозильные погреба и омшаники. Так вода в пруду кончилась и начались дноуглубительные работы с одновременной насыпкой вала. Мной была установлена пятидневная рабочая неделя со сдельной оплатой труда. Пришлось сначала готовить инвентарь: деревянные, окованные железом, лопаты, кирки, мотыги, ручные носилки, тачки, лошадные волокуши.
Дно углубили на два метра от того, что было. Берега укрепили лиственичными сваями. На входе в пруд и на реке установили плотины с мельницами, но реку пока перекрывать не стали, пока не закончили «облагораживать» пруд.
Плотины ставились элементарно, и не я сие придумал. Это знали и крестьяне. С обоих берегов ставились, заполненные камнями, срубы с желобами для досок. Вот в эти желоба доски и вставлялись, когда реку надо было перекрыть. Я такой шлюз видел ещё в Приморской деревне, где жила бабушка матери. Просто и надёжно. И работал такой простой шлюз ещё в третьем тысячелетии, сдерживая воду водохранилища от которого питалась вся деревня. Может и сейчас продолжает работать?
На плотинах стали возводить мельницы. Одну по перетирки зерна, другую для кузни, что поставили на противоположном берегу пруда. К началу ледохода пруд и плотины были готовы и мы пустили в пруд воду, перекрыв плотину на реке чуть выше острова.
После того, как вода сошла, перекрыли шлюз ниже устрова, со дна реки собрали гумус и оно высохло, его тоже стали углублять, расширять и укреплять. Кстати, пока наполнялся пруд, с перекрытым нижним шлюзом, казаки зачистили русло реки до впадения её в Яузу, углубили его, укрепили берега плетнём, и, когда по нему пошла вода, оно стало судоходным. По крайней мере, свои струги казаки по этой неширокой речушке легко подвели к острову.
С
Старые жители Измайлово не особо привечали пришлых и обозвали их казаками. Так село и стало называться Измайлово-казачье. И община Казачьего жила по казацким правилам, выборным головой и распределением труда и обязанностей.
Летом крестьяне занимались выжиганием корней на очищенных от леса участках, несколько раз пахали поля, предназначенные для посева озимой ржи, вывозили на них навоз и запахивали его, пололи лён и брюкву, косили, занимались поливкой и прополкой огородов, жали озимые и молотили их на семена, сеяли озимую рожь, готовили для обмолота гумна.
Лето закончилось посевной озимых и обмолотом ячменя, ржи, гречихи. Как убирают гречиху я видел на Кубани. Родичи тырили гречиху, сохнущую и дозревающую в валках и клали верхушками в мешок и молотили вручную. Так и я показал крестьянам, как надо молотить гречиху. Как молотить рожь, и ячмень они сами знали.
У брюквы обрезали черешки и заложили в ямы слоями, пересыпав слои песком и засыпав землёй. Так брюкву хранили по всей России и выдумывать ничего было не надо. Мельницы собрали без меня. Тут пригодилась помощь Морозова, давшего на время своих мастеров. На посаде нашлись и мельники, и кузнецы, согласившиеся идти в наём за долю с труда выраженную в деньге. Работой я их загрузить обещался и обещание выполнил.
Из Персии, кроме шёлка, наши караваны активно везли железо. Я вообще хотел забрать поставки этих товаров в «семью» и всячески склонял к этому отца и Фрола, который к концу года, оканчивающегося, к слову, в сентябре, уже стал вполне уверенным в торговле. Он не только принимал товар, который завозил Тимофей из Персии, но и скупал его в Гиляндском дворе в Астрахани, где обитали персидские купцы.
Тимофей и этим летом так потрепал на Волге персидских купцов, что они уже в августе с радостью отдавали свой товар в Астрахани.
Калмыков казаки потрепали основательно, а многих пленили и продали в Персию, чем изрядно пополнили свои кошели. Многие из них вернулись на Дон, а часть, что захотела осесть на землю, пришла по моему призыву в Измайлово. Врал я Морозову и царю, про казачью вольницу. Не было ни одного казака, кто не хотел бы присесть на свою землю. Своей земли я им не обещал, но сдавал землю в аренду, под определённые условия: арендную плату и гарантии службы. За это я разрешал им жениться, что было запрещено безземельным в «казачьей вольнице».
С посадских слобод ко мне в холопы записалось семьдесят человек. Это я после пересчёта собранного урожая, смог себе столько забрать людей из чёрных слобод. Просилось больше. Любой посад, в том числе и Московский, делилсяна белые и чёрные слободы. Различие состояло в том, что население белых слобод являлось феодальнозависимым, платило оброк и повинности своим феодалам (в основном патриарху, крупным монастырям, знатным боярам), но при этом не несло тягло — отсюда и название «белые», то есть свободные от государственных податей.