Стихи. Книга Пятая

Ильинский Олег Павлович

«Прорыв. И бои за такой-то город…»

Прорыв. И бои за такой-то город… И каждый рассчитывает когда, Учтя расстоянье, местность и скорость, Советские танки будут сюда. С полудня уже слышна канонада… Заходят с боков! Обойдут кругом! Застрянут! А впрочем смываться надо, Короче же скажем — бежать бегом. Подумать, ведь сколько свиней осталось На радость голодных фронтовиков! Эх, времени нету — пожрать бы сала Впервые без карточек и пайков! Тут двое рабочих, поляков, что ли, Хозяев-то нету, ушли вчера, Так эти себе свинью закололи — Вон, видишь, палят ее у костра. Эх, жиру-то, жиру — на роту хватит, Да только с собой, небось, не возьмут. На что им! Встречают славянских братьев! Короче: они остаются тут. Ишь, крови-то сколько! Почтенный боров. Эй, пане, смотри, испачкал штаны! Вот так вот и нас переколят скоро, В лепешку разделают у стены! Вчера раздавали склад при пекарне — Муку-то весь день мешками несли, Под вечер явились вот эти парни — Порядочек, стало быть, навели. Пришли, напились, перебили стекла — Буянили, в общем, целую ночь. Хозяйку еще угрожали кокнуть — Скажи,

мол, куда запрятала дочь? Антология «На Западе» (Нью-Йорк, 1953)

На Запад

Фронт прошел по вокзалам, Гулко дунул войной, Лязгнул стальным оскалом Над страной. Пар дыханья в вагонах, Небывалый мороз. Ветер вдоль перегонов Вьюги нес. Ночью на жестких нарах, Сдавленный бред во сне, Красный отблеск пожара На стене. День и ночь перебранка, Переборы колес. Вдоль путей полустанки День унес. Вьюга носится с храпом, Спят в снегу города. Быстро идут на запад Поезда. Антология «На Западе» (Нью-Йорк, 1953)

Осень

Зябко ржали лошади в загоне, На ветру подергивали кожей, Брали хлеб с протянутых ладоней У шуршащих листьями прохожих. Терлись об устои загородки, Падал лист на выгнутые спины, И смотрели утомленно-кротко Безразличным взглядом лошадиным. Целый день во власти листопада Шелестел кленовый сумрак просек: В помутневших лошадиных взглядах Отразилась пасмурная осень. Антология «На Западе» (Нью-Йорк, 1953)

Над Канадой

Крылья резко шуршат, И в массивные стекла потоком Брызжут волны рассвета, Расплавив кристаллики льда. Самолет неспеша Проплывает замерзшие топи, И зеркальным макетом Под ним золотится вода. Под крестом плоскостей Безграничное поле для взгляда, Лабиринт островов В серебристых прожилках воды… Предрассветная тень Залегла над притихшей Канадой И туман обволок Острова, перелески, пруды. Там внизу, далеко — Лес нетронутый, иссиня-серый, Здесь — вселяется в душу Смиряющая высота: Нам дано с облаков, С самолета почуять размеры Океана и сушу Под нами как карту читать. Это тысячи миль, Это тысячи футов над морем, Это тысячи лет, Проведенных в плену у земли, Это звездная пыль За стеклом, это вспышки в моторе И соседство планет, Проплывающих в синей дали. 1956. «Мосты», 1958. № 1

Готический город

Бродит луна в готических крышах, Кошка по карнизу скользит, как тень. Собор темнеет, склонился в нише Каменный рыцарь на каменную постель. Готический город. Здесь похоронен Какой-то король и какой-то граф, Сияет застывшее море кровель, Сияют стекла, свет луны разобрав. Застывшее в камне средневековье Живет и дышит на гребнях крыш. Не верь перинам. Не верь покою Сапожных лавок и соборных ниш. Дышит орган. Он плетет простую, Старую мелодию, он ведет диалог. Слышишь, как робкая душа тоскует. Как бьется и плачет и не находит слов? Помнишь, жила за углом и после Бросилась в реку с крутых перил, А отец-сапожник судачил с гостем, Пиво отхлебывал и трубку курил? Помнишь ее на рынке с корзиной На узеньком локте в коротком рукаве? — Густым золотистым солнцем сквозили Легкие пряди на светлой голове. Что тебе граф и король в соборе, Скульптурных надгробий угловатая тень… В каждом лице — беспомощность горя, Круглая корзина и сборки у локтей. 1957

«Черный лес кишит светляками…»

Черный лес кишит светляками, Населен водой и листвой, И летучую мышь привлекает Говорящий осины ствол. В лунном зареве лес светлеет, И в листве берез молодых Кружатся легконогие феи, Рожденные от бегущей воды. Боттичелли бы рисовать их И роднить с фиалкой лесной, Мотыльков рассыпать на платьях И пускать на луга весной. На смешки безобидных леших Отзываются голоса, Серебрится в луне орешник, Золотится в луне роса. 1957. «Мосты», 1958. № 1

У огня

К камину села, подогнув колени, И пристально смотрела на огонь, Такая маленькая по сравненью С огромной тенью, согнутой дугой. Каминный уголь светлой дрожью метит Ее глаза, а золотая прядь С огнем сосновым соревнуясь в цвете Летает, гребешку не покорясь. Камин горит и синим дымом курит, Летят и тухнут искорки звеня — Ей быть бы по повадкам и фигуре Сестренкой шустрой этого огня. Она вся в штрихе, который утрачен, Как только подмечен и тотчас стерт. Едва зарисован. Она задача, Которая с каждым шагом растет. Она сидит и двигаются тени, Сидит перед пылающей сосной, Такая маленькая по сравненью С моим огромным чувством за спиной. 1957. «Мосты», 1958. № 1

Время Юстиниана

Снилась императору Вселенная: Реял крест над холодом закона, Заплывал в покои толстостенные Топот христианских легионов. Под кадильный плеск, под возглас «Кирие» Совмещались в куполе Софии Катакомбы Рима, грозы Сирии, Фиваидские скиты сухие. Сон сбылся. Неслись пески горячие, Поднимался дым селений брошенных, У вандалов Африка захвачена, Возле Тибра ржали в пене лошади. Цвел Константинополь. Гимнам вторила Тишина дворцовых переходов, Обрастала догмами история, На века записывался Кодекс. Сон сбылся, но явь была расплатою: В первый раз в лицо пахнуло тленом, Складка меж бровями императора, Трещина качнувшейся

Вселенной. 1958

Эстафета

Мы прочно встали на водоразделе, Водораздел просторен и высок, Он перед нами прошлое расстелет И вести будущего донесет. Сквозь грохот войн, сквозь взрывы в черной пене, Сквозь слизь траншей и глину волчьих ям Мы прадедам кивнем сквозь поколенья И руки им протянем, как друзьям. Грановский и Киреевский… За ними Прохладный Запад ровно золотист, За ними в колокольном переливе Свободной грудью дышит романтизм. Любовь и дружба… В ровных плитах камень, Гремит собор, звучит просторный неф И летний вечер, как в хрустальной раме, Спокойно гаснет в стрельчатом окне. Безудержные споры до рассвета, Где совершенством бредит каждый вздох, Колонны. Парки. Университеты, Широкий взлет сороковых годов. Наивность? — Нет. Уверенность и цельность Души свободной, совести простой. Мы ясность духа заново оценим, Мы цельность сердца вновь поставим в строй. Искания мы закрепим в ответах, Учась друзей в прошедшем узнавать. Мы будущему шлем, как эстафету, Их веру, мысли, чаянья, слова. 1958

Письмо из Равенны

«Равенна, двадцатого мая. Всех впечатлений не передашь, Комнату в пансионе снимаю, Простите за слепой карандаш. Погода прохладная. После Рима Все простужаются и чихают. Жизнь фантастически неповторима, Тетради исписываю стихами». Пролетки за окнами проезжали, Весенняя дымка к морю звала И небо через листву отражалось На солнечной полировке стола. И в солнечных зайчиках, в бликах этих Бессмертье обещано наверняка, Обещана жизнь в золотистом свете, Юность продолженная в века. Крыши сквозь дымку позолотились, Синим отсвечивает потолок, И ветер откуда-то из Византии Доносит разговор куполов. Готы ломают Рим. Теодорих Рвется к Равенне, шпоря коня, Девы мозаик в гулком соборе Шествуют, головы наклоня. Вторглись в пределы владений спорных Варвары. Врезался конский храп, Копья, копыта, медные шпоры, Полчища. Ветер. Полчища. Прах. И все это здесь и все это рядом, И кажется будет копьем задет Верхний жилец с блуждающим взглядом, Приехавший на неделю студент. И всё это вместе — весна в Равенне, Первая без опеки весна, Весна кипарисов, склепов, ступеней, Страниц неоконченного письма. ________________________________________ Голуби из-под ног взлетали, Вспархивали на крыши, треща, У паперти церкви Сан Витале Были туристы в светлых плащах. В эту дверь вступаешь как в вечность, В эту дверь вступаешь как в склеп, Камень древностью обесцвечен, От потёмок камень ослеп. Дверь захлопнул, как в воду канул, Наверху сомкнулась волна, Здесь встречаешь Юстиниана За колонной возле окна. Только где-то очень далеко, Через стены сквозь строй веков Слышен улиц весенний клёкот, Набегающий гул подков. От шагов просыпался камень. Из конца в конец к алтарю Бил янтарь по оконной раме, Пропуская в купол зарю. Небо шло в просветах оконниц, Фреска разламывалась в порошок, Девушка, прижавшись к колонне, Чертила в блокноте карандашом. «Господи, это она, в читальне Виденная в последний раз…» Он пошел по приделам дальним, Не спуская с фигуры глаз. «Плиты… Неважно… Чем откровенней… Ударом тока расплавлен наружный пласт… Встретить ее, сейчас, в Равенне В Сан Витале, с глазу на глаз…» Камни хрустящей пылью покрыты, Сырость на фреске ниши стенной… Он подошел вплотную по плитам И встал, не дыша, за ее спиной. Легким хотелось неба и воли, Ветра хотелось. Шли года. Он перевел дыхание. «Оля! Вот уж не думал, не гадал.» Дрогнули плечи. Легкая нота В солнечный купол понеслась, Она опустила руку с блокнотом, Морем плеснулась сила глаз. Если улыбается фреска И заговорила мозаика, А от крылатого плеска Ангелов купола разверзаются, То и тогда в надмирных высотах Не верят, не радуются сильней Чем он — голубой обложке блокнота И одиночеству церкви — с ней. Руки ее немного узки, Античное что-то есть в лице… Туристы какие-то по-французски Переговаривались в дальнем конце. Потом он спросил, рукой беспричинно Волосы висков шевеля, «Ты мое письмо получила? То письмо, в конце февраля». Глаза посмотрели из Фаюма, Как на защиту взвилась рука. Она сказала почти угрюмо: «Не надо… Не будем о нем… пока» Это письмо, вернее записка, Признание ей во вся и всём, Было как бомба, было как искра, Было последним, было как сон. Но это была весна Равенны, Умная это была весна, Всё принимающая мгновенно За дополнение к тексту письма. Они говорили. Из Сан Витале Они выходили налегке, Они в базиликах древних витали, Вино покупали на уголке. Они говорили. Они смеялись, Читая латинские письмена, Бежали часы. Тени сменялись, В Равенне была большая весна. _____________________________________________ Дверь в пансион скрипела как скрипка, Лестница хромала как бес, Ночью к письму прибавил постскриптум: «Здесь, между прочим, Оля С. Вчера из Палермо. Мила донельзя, До помрачительности мила. На колокольне мы были вместе И оборвали колокола». _________________________________________ Листья охвачены влажным блеском, Капля дождя на ветке дрожит, И оживают статуи. Фрески Преображаются в плоть и жизнь. «Письмо мы дописываем вместе, Ветер и свет в него внесены, Пусть оно будет вехой и вестью Первой свободы, первой весны. Оно как дневник. Как кадры поездок, Как память о вёснах вьюжной зимой. Письмо отправлять уже бесполезно, Через Болонью едем домой. Камень и фрески Сан Витале, Душа из Фаюма, грань в судьбе, Ясно-золотистые дали, Письмо из Равенны самим себе». 1958 г. «Новый журнал». 1958, № 54