Стихи. Книга Пятая

Ильинский Олег Павлович

Стихи, посвященные Гете

1. «От прорастающего семени…»

От прорастающего семени — До облаков, паров, дождей, Мир роста, смерти, воскресения, Потенций, образов, идей Ему открыт. Разноголосица Природы каждый день нова, Туманность звездная проносится, И говорят тетерева. Снега уходят. На проталинах Дрожит кустарник молодой, Озера налиты хрустальные, Луга затоплены водой. На темном дне широкий сом плеснул, Рогатый лось мутит ручей, В огромность женственного комплекса Включен свободный мир вещей. Ей имя жизнь. Увековечена Она Творцом во всех и вся, Она природа, сила, женщина, Живет весь мир в себе неся. Она

поэта учит зрению, Структуре почки и листа, Она есть вечность, а во времени Как Гретхен — ласкова, чиста.

2. «Спит душа. Душа живет пустая…»

Спит душа. Душа живет пустая, Но в нее врывается, как гром, Властной темой женственность вступает, Будит мысли, двигает пером. В птичьих крыльях, в птичьих перелетах Бьется жизнь. Преобразился космос. Кто она? Весна? Виденье Гёте? Черный свод в летящих звездных космах… 1957. «Новый журнал», № 60, 1960

«Ты думаешь о солнце ли, о лете…»

Ты думаешь о солнце ли, о лете, О камне Рима, о воде фонтанов — Ты, как мотив в Прокофьевском балете, Всегда просторна и всегда нежданна. Звук переходит в краски и в движенье, И вспыхивает золотом над бровью; Смеется и, ломая напряженье, Смешинки отдаются в каждом слове. Ты счастлива. Ты — в световом каскаде, Ты радостью и щедростью жива — Все золото взяла себе на пряди, Всю музыку — себе на кружева. 1960. Стихи. Книга вторая, Мюнхен, 1962

Витрины

Художник мучается завистью К цветку. Он ловит образ шаткий; Как почка треснувшая, замысел раскроется весенней шляпкой. И смехом зазвенит по улицам, Затараторит о делах И с отраженьем поцелуется В витринах, в лужах, в зеркалах. Вниманью — впору разорваться, Гирлянда шляпок поплыла Смотреть балет витринных граций За тонкой стенкой из стекла. Сквозь пантомимы манекенов Цветные брызнули лучи, И льется шелковая пена С плеча и бедер, как ручьи. В окошках небо отразилось, Играет солнце дверью створчатой — Стоят витрины магазинов, Насквозь прохваченные творчеством. 1960

Клойстерс [1] . Музыка Прокофьева

Прояснялась тема у Прокофьева: Флейта шла, боясь передохнуть; Воины единорогу копьями. Сквозь кустарник преграждали путь. Раздвигаясь, исчезали стены, Шла сияющая глубина, Ласковая музыка летела В амбразуру синего окна. В мокрых листьях утренняя кротость; Тема — солнечные два крыла; Музыка, как ты, вполоборота Повернувшись, дух перевела. Двигаясь по солнечным минутам, В переходах сводчатых звуча, Обернулась королевой Утой, Плащ придерживая у плеча. Может, ты — лишь световая буря, Может, ты — всего лишь переход Из одной реальности в другую, Завихренное крещендо нот. И колонн тринадцатого века, Может, ты бессмертная сестра; Перспектива солнечная в некий Новый Китеж звука и добра. Голубые стрельчатые окна, Тень ветвей и ветреный простор; В листьях капли радужные сохли, Солнцем ослепленные в упор. Сад шумел всем лиственным размахом, В изумрудных жилках пела кровь его. Переходы вслушивались в Баха, Стены отзывались на Прокофьева. 1960

1

Клойстерс — музей средневекового искусства в Нью-Йорке. (примеч. О. Ильинского).

Кусково

Пробираясь сквозь ветки на ощупь, Глядя окнами в ясную даль, В подмосковных смеющихся рощах Доморощенный бродит Версаль. Он стыдится величья и позы, Заслоняясь на легком ветру Серебристым изгибом березы, Опрокинутой в северный пруд. Люстра входит альпийским обвалом, Входит, гранями чуть шевеля, В белый блеск танцевального зала Колкой радугою хрусталя. В легком кружеве речи французской, Между

старых сановных голов, Властно топает туфелькой узкой Королева кусковских балов… Зацветая, колышутся травы, И сквозь лиственный легкий узор Ровно дышит имперская слава В камышовых свирелях озер. 1961

Форты

Были утки. Чернели овраги, Проносились, играя, стрижи, Шелестели рулоны бумаги И ложились на лес чертежи. Пахло тесом в бревенчатом доме, В окнах пенился белый поток, Наклонялся французский геометр Над неконченным планом фортов. По соседству с порогом веселым Стукотня топоров и пила. Разбежались по рвам частоколы И траншея в траве поползла. В хриплый говор вечерних дозоров Через узкие щели бойниц Входят куперовские озера Плеском листьев и шорохом птиц. Пуля свистнула вкось рикошетом, По-французски ругнулся капрал, На бегу разбирали мушкеты, Бросив карты спешили на вал. Приступ шел по следам готовален, Парень в красном валился в окоп, Офицерскую перевязь рвали На повязки для хмурых стрелков. Там, где циркуль чертил полукружья, Где линейка прорезала лес, Длинноствольные фыркали ружья, И таился в кустах ирокез. Там теперь только тусклые даты, Только яркий по склонам газон, Только отблеск хрустальных закатов Над притихшим простором озер. Чтобы ты свои мысли узнала По порогам и по камышу, Я тебе от бобровых завалов, От фортов приозерных пишу. 1961. «Мосты», 1962, № 9

Весной

Когда тебе улыбка губы тронет, Меня охватит голосами птиц, На сыроватом от дождя балконе Сияние пойдет от половиц. Пойдут стихи. За стеклами окошек Раскроется сияющий закат И выплеснутся книги из обложек, И выйдет в сад страница и строка. Раздвинутся пропорции и стены, И я увижу, что препятствий нет, Концепции построятся в системы, И заживут движением планет. И обернется шорохом зеленым, Просторной влагой обернется лес И каждый лист забьется миллионом Веселых торопящихся сердец. Когда тебе улыбка губы тронет, Пронижет солнце светом этажи, Сойдя с листа поднимутся в бетоне, В железных скрепах станут чертежи. Весна ворвется ветреным порывом, Прохватывая листья с высоты. Смотри, твоя улыбка растворилась И стала жизнью солнца и воды. 1961. «Мосты», 1962, № 9

Сон в лесу на рассвете

Вода озер, прозрачная как совесть, Сквозь листья смотрит на меня в упор. Как мне с тобой хитрить? Куда я скроюсь От пристальной наивности озер? Я выдан им. Мне защищаться нечем, Я каждым шорохом изобличен. Весь лес — глаза. Весь лес очеловечен, Весь лес в едином слове заключен. Проглядывают птичьи голоса Сквозь муть рассвета над зеленым полем, Лежит в траве белесая роса Озябшая от нежности и боли. Нет времени. Есть только полусон; Нет логики. Есть только птичий шорох, И лес в бреду глядит в твое лицо, Без счета повторенное в озерах. 1961. «Мосты», 1962, № 9

Болото

Здесь все луговые тропинки заглохли, Здесь ропщет осина и хлюпает шаг, Здесь бродит канадский Аксаков с биноклем По пояс в траве и в сырых камышах. Здесь лес гравирован на глади озерной И косо сверкающей рябью задернут. Утиный закат на болоте кровав, Растерян бинокль в травяных островах. Янтарной иглой перелесок чуть тронут, Беспечная дичь налетела сюда. В ободьях бинокля — лесистые склоны, В оптических стеклах — камыш и вода. Деревья охвачены дрожью холодной, Укол комариный остер и летуч. Страница коробится в кочках болотных, Штрихи тростниковые брызжут из туч. Как проблеск сознанья, как радость в душе — Фрагменты воды в золотом камыше. Оставь разрастаться лесную свободу, Оставь зарастать голубые пруды, Не тронь тростника, и воды не уродуй, Пиши камышинкой на глади воды. 1962