Огонь, слегка метнувшись, потухаетНе сразу загустеет воск свечи,И золотая капелька стекаетИ мертвые с собой влечет лучи.Душа — ты капля золотого воска,Путеводительница корабля, —Там, за бортом, покинутая роскошьТвоих полей и запахов, земля.Душа, путеводительница белых,Большим пространством вздутых парусов,Душа, ведущая корабль телаВдоль призрачных и медленных валов.Кто
смертью назовет мое томленье,И паруса, и ветр, и этот путь,Исполненный такого вдохновенья,Что я не в силах прошлого вернуть.Душа, о капля стынущего воска,Ты телу путеводная звезда,Когда оно, забыв земную роскошь,Уходит в призрачные холода.
39
После смерти (1–3) — ВР, 1928, № 2.
2. «Судьба работает в убыток…»
Судьба работает в убыток:Напрасно силится онаЛучистый выплеснуть напитокУпокоительного сна.По смерти, вдруг, как бы спросонок,Освобождается, спеша,От надоедливых пеленокНеугомонная душа.И память, стертая до лоска,Не сохранит для новых бурьУдушье ладана и воскаИ эту бедную лазурь.Летит, в пространства тяготеяИ от земли оторвана,Разбуженная Галатея,Поработительница сна.
3. «Воздух розовый и ломкий…»
Воздух розовый и ломкий,Твердь последней высоты.Влагу золотой соломкой,Сердце, тянешь ты.И моей холодной кровиОстывающей струяОборвет на полусловеСкуку бытия.Вот, просторным дуновеньемНевесомого крыла,Ты над смертью и забвеньемМедленно взошла.Видишь, милая подруга,Время замедляет шаг,Видишь, из земного кругаУлетевшая душа!
ИЗ КНИГИ «ОБРАТНЫЕ ПАРУСА» (1925)
Брониславу Сосинскому
73, УЛИЦА СЕН ЖАК («Вытканные ветром горизонты кровель…»)
И ночь стекла — о стеклый жир жаровень,Жаворонком просыпавшаяся листва!Перелистал, как ноты, — дни Бетховен —Симфонии девятый вал.Два близнеца, два пика Эльборуса,Где осенью просеяли метель,Ты в небо уронила наши бусы,Не доверившись иной мете.Смятенье, оскалившиеся скалы,За тучами, внизу, Азербайджан.Но и над этим снегом талымРесниц — ты все же госпожа.И озарясь и озираясь, — зорче, зорче,Уже добрел до бреши бред —Ты сердце, точно раковину створчатую,Девятым валом выплескиваешь на брег.Ковшом черпала ты для чернецов
и черниМоей языческой музыки зык.Любимая, ты только виночерпийНачерно написанной грозы.И ночь стекла.
«Мы на океанах и на материках чужане…»
Мы на океанах и на материках чужане,Любовники-расстриги мы в любви.Ветшающему солнцу милой даниМы не принесли в сухой крови.Мы узкой скукой мерим на аршиныПредусмотрительные наши дниИ мимо, мимо — властолюбивые глубиныИ опустошающие ночь огни.Когда, как нянька, жизнь за рукуВнимательно ведет весна, —Как перескажешь совестливую скукуНеукоснительного сна?
*** (1–4)
1. «Оскудевают милые слова…»
Оскудевают милые слова,И славой чванится твоя усталость.Еще немного нам осталосьСловами славу целовать.Но ты и ты — славянский говор, озимь,Сладчайший Ильмень. Милая, покойНад невозможною рекой —Твои слабеющие слезы.Твой мирный свиток и твой мерный меч,И плаха хвоей мне щекочет щеки.В последние, в сухие строки,Мне, как в любовь, дано залечь.Совиный ветер, соловьиное свиданье,В последний раз поют перепела.Ты в озимь зябкую вплелаЗаупокойное метанье.
2. «Любимый ключ, — о нелюбовь! Ключицы…»
Любимый ключ, — о нелюбовь! КлючицыСтянули грудь, но ключевой водой,Но пахнущим тревогой ситцем,Но даже сердцем — все-таки с тобой.И смятый, как платок, весенний северИсходит влагой. Божится гранит.В божнице мед томительного сева,Несеянный покой тобой звенит.Тобой звенит, как улей растревожен,О перегуды, отгулы влюбленных пчел!Что из того, что день тобою прожит —Я сердце сердцем перечел.Любимый ключ, о нелюбовь, и звонкийЗатвор тобой, тобой раскрепощен —И в мире мы, и вовсе претворенКелейный свет, и может быть еще.
3. «Настороженный, осторожный покой…»
Настороженный, осторожный покой.Ветер играет в орел или решкуЛистьями, ливнем и даже тобой,Даже тобой — в глубине неутешной.Мой ли, как ночь, неуживчивый день,Вдруг занемогший — несносные осы! —Плетью вплетает, как в косы, в плетень,В годы тобою раскосые весны.Ночь одичала, как пес на цепи.О раскурчавилось море денницы!Мимо, о мимо, — пусть гаснут в степиНеотторжимые Божьи ресницы.
4. «Нательный крест, нательная любовь…»
Нательный крест, нательная любовь,Изнеможенье суеты и стужи.Неосязаемая сердцем кровьВдоль обмелевших вен, темнея, кружит.Не шемаханский шелк, не тлен,Не тень, что теневые соты,Что восковой, благоуханный плен,Пленительные, тесные тенета?Вне наших рук, пора, пора —Нетленным и нетельным осязаньем —Мы замыкаем бедствием пераНе наше соловьиное свиданье.Так тухнет свет, — пора, пора,Тревога ветреного ситца,Так тухнет свет, так падают ветра,Моя сестра, — телесная денница!