Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Андреев Вадим Леонович

«Незвучен свет, огонь неярок…» [29]

Незвучен свет, огонь неярок И труден лиры северной язык. О эта скорбь пустых помарок, Беспомощный и трудный черновик. Пером просторный лист пропахан, И черная сияет борозда, И полон нежности и страха Твой голос, бедная моя звезда. Но вот, бумажным, волокнистым, Зеленым небом стих мой повторен. Опять меня с блаженным свистом Одолевает неповторный сон. И мой несовершенный оттиск, Двойник стиха, по-новому поет, И странный

вкус небесной плоти Мне темным чудом обжигает рот.

29

«Незвучен свет, огонь неярок…» — С1.

«Бессонница, расширясь, одолела…» [30]

Бессонница, расширясь, одолела И напрягла тревожный слух. Мое По капле медленно стекает тело В неуловимое небытие. Касанье чьих-то невесомых пальцев. О влажный холодок щеки! Опять Глухая ночь на старомодных пяльцах, Глухая, начинает вышивать. Шуршанье тьмы и тусклый шорох шелка — И розой выцветшей душа глядит, Как ангел тряпочкой сметает с полки Сухую пыль веселья и обид.

30

«Бессонница, расширясь, одолела…» — Я.

«Я знаю, ты, как жизнь, неповторима…»

Я знаю, ты, как жизнь, неповторима. По краю воздуха твой путь пролег. Гляжу вослед тебе — прозрачным дымом Твой путь, виясь, уходит на восток. Но вот, теряя призрак тяготенья, Я отрываюсь и взлетаю за тобой. И я скольжу твоей легчайшей тенью, Влеком потустороннею звездой. Смущенных облак вспугнутая стая. Прозрачны голоса, как синий лед. И воздух отмирает, остывая, И падает, и длится наш полет. Вот, как воздушный шар отчалив, Порвав докучливую нить легко, Плывет земля, прозрачная вначале, В иной покой, в такой покой, в такой — Кто б думать мог, что время невесомо, Что так похожи на полет года, Что нам одним с рождения знакома Нас в бытие уведшая звезда. Душа душой, как солнцем, опалима. Я сохраню твой золотой ожог, Я знаю, ты, как жизнь, неповторима, По краю воздуха твой путь пролег.

«Не оторвать внимательную руку…»

Не оторвать внимательную руку, Не отвести прижатую ладонь, И пьет моя рука, подобный звуку, Такой неутомительный огонь. Прозрачной тишиной удвоен Наш сон, наш мир, наш свет — века. Пускай вдали, виясь, летят завой Сей непомерной розы в облака. И лепестки тяжелых молний, И вой, и голоса в огне — Зане наш мир покоем преисполнен И мира нового — не надо мне. Не оторвать, не потревожить — Дороже жизни этот сон. Распахнутую настежь мглу, быть может, Оставить вовсе не захочет он. Вне нас, ломая дикий воздух, Цветет гроза, и в облачной пыли Поет, недосягаемое звездам, Поет, сердцебиение земли.

«О только б краешком крыла…»

О только б краешком крыла Растерянной коснуться страсти — Благоуханная зола Недоказуемого счастья! Мне тленье сладостно земли: Непрочный мир послушно тает — Так отлетают корабли Вдруг перепуганною стаей. И в обручальной тишине Почти бесплотно напряженье. О

если б можно было мне Не знать иного вдохновенья!

«Ладонь, ладонь! Отчетливым касаньем…»

Ладонь, ладонь! Отчетливым касаньем Напряжена земная глухота. Не мыслю выбрать я тебе названья Успокоительная пустота. Слова — ах эти слепки мыслей бренных — Мы знаем оба, друг, на что они? Гляди — лучами звезд иноплеменных Озарены глухонемые дни. Я ухожу в ладонь, в твое дыханье. О если б это смог я перенесть! Туда, туда, до первого свиданья, Туда от утомительного «здесь».

«Ведь это случайно, что здесь я, что слышу…»

Ведь это случайно, что здесь я, что слышу, Что звезды в окне и что мир недалек. Ведь это случайно не тлеет за крышей Зажженный твоими словами восток. И я, прислоняясь к цветам на обоях, Их мертвенный запах не смея забыть, Не жду и не верю — я знаю — их двое, Вон там, за стеной. Их не может не быть. О как неотступны твои поцелуи! И сырость сползает с цветка на цветок. Я больше не смею, я слышу игру их. Не надо, не надо! Скорее, восток!

«В который раз, тасуя карты…»

В который раз, тасуя карты, Их верный изучив язык, Я слышу голос дивной кары И пенье вероломных пик. О верный ветр твоих пророчеств, Освободительница смерть! Что есть блаженнее и кротче, Чем наша роковая твердь. Но посторонний шорох внятен: Он заглушает вещий звук. Так по узору черных пятен Ползет бессмысленный паук. И приглушив дремучим страхом Пленительный и милый зов, Он и меня питает прахом Уже давно умерших слов. Но все же я, тасуя карты, Их верный изучив язык, Я слышу голос дивной кары И пенье вероломных пик.

«Прозрачен и беспомощно высок…» [31]

Лишь паутины тонкий волос Блестит на праздной борозде.

Тютчев

Прозрачен и беспомощно высок Осенний голос красок в нашем мире. О первый звук непостижимой шири, Последний, чуть холодноватый срок. Прислушайся: запечатленный голос Еще звенит и тонет в синеве, Еще поет на скошенной траве Последней паутины звонкий волос. Мы все равно не сможем уберечь Сухие дни от босоногой смерти. Ступне прохладной радуйтесь и верьте И не жалейте прерванную речь.

31

«Прозрачен и беспомощно высок…» — C1.

«Случалось, что после бессонной…»

Случалось, что после бессонной Ночи, наутро, Весь мир, как на снимке туманном, Вздвоен, он в тягость, Он жалок, робеющий мир. И только вдали этих облак Мертвая груда Глядит, как прощаясь с зарею, Медленно гаснет Последняя наша звезда. И ветер бессилен, и ветер не смеет — Ольга, ты помнишь? Ты слышишь? Так разве же в этом Чувственной смерти Незыблемый, голый покой?