Стихотворения

Кузмин Михаил Алексеевич

Амур:

Пряма стрела, натянут лук, Кручена тетива. Не убежишь желанных рук, Помнется мурава.

Невинность:

Мой младенец просит соски? Подбородок не колюч. Сундучка красивы доски, Но прибрать — задача — ключ.

Амур:

Замкнешь — я отомкну замок, Бежишь — я нагоню, — Ведь снег противиться не мог Весеннему огню.

Невинность:

Оступилась, ах, упала! Закружился луг пестро… Сладко радугу поймала В золоченое ведро.

[1920]

Ассизи^*

Месяц молочный спустился так низко, Словно рукой его можно достать. Цветики милые братца Франциска, Где же вам иначе расцветать? Умбрия, матерь задумчивых далей, Ангелы лучшей страны не видали. В говоре птичьем — высокие вести, В небе разводы павлинья пера. Верится вновь вечеровой невесте Тень Благовещенья в те вечера. Лепет легчайший — Господне веленье — Льется в разнеженном благоволеньи. На ночь ларьки запирают торговцы, Сонно трубит с холма пастух, Блея,

бредут запыленные овцы, Розовый час, золотея, потух. Тонко и редко поет колокольня: «В небе привольнее, в небе безбольней». Сестры сребристые, быстрые реки, В лодке зеленой сестрица луна, Кто вас узнал, не забудет вовеки, — Вечным томленьем душа полна. Сердцу приснилось преддверие рая — Родина всем умиленным вторая!

[1920]

Равенна^*

Меж сосен сонная Равенна, О, черный, золоченый сон! Ты и блаженна, и нетленна, Как византийский небосклон. С вечерних гор далекий звон Благовестит: «Благословенна!» Зарница отшумевшей мощи, Еле колеблемая медь, Ты бережешь святые мощи, Чтоб дольше, дольше не мертветь, И ветер медлит прошуметь В раздолиях прибрежной рощи. Изгнанница, открыла двери, Дала изгнанникам приют, И строфы Данте Алигьери О славном времени поют, Когда вились поверх кают Аллегорические звери. Восторженного патриота Загробная вернет ли тень? Забыта пестрая забота, Лениво проплывает день, На побледневшую ступень Легла прозрачная дремота. Не умерли, но жить устали, И ждет умолкнувший амвон, Что пробудившихся Италии Завеет вещий аквилон, И строго ступят из икон Аполлинарий и Виталий. Мою любовь, мои томленья В тебе мне легче вспоминать, Пусть глубже, глуше, что ни день я В пучине должен утопать, — К тебе, о золотая мать, Прильну в минуту воскресенья!

[1920]

Италия^*

Ворожея зыбей зеленых, О первозданная краса, В какую сеть твоя коса Паломников влечет спасенных, Вновь умиленных, Вновь влюбленных В твои былые чудеса? Твой рокот заревой, сирена, В янтарной рощи Гесперид Вновь мореходам говорит: «Забудьте, друга, косность тлена. Вдали от плена Лепечет пена И золото богов горит». Ладья безвольная пристала К костру неопалимых слав. И пениться, струя, устав, У ног богини замолчала. Легко и ало Вонзилось жало Твоих пленительных отрав. Ежеминутно умирая, Увижу ль, беглый Арион, Твой важный и воздушный сон, Италия, о мать вторая? Внемлю я, тая, Любовь святая, Далеким зовам влажных лон. Сомнамбулически застыли Полуоткрытые глаза… — Гудит подземная гроза И крылья сердца глухо взвыли, — И вдруг: не ты ли? В лазурной пыли — Отяжеленная лоза.

[1920]

VII. Сны^*

Адам^*

Я. Н. Блоху

В осеннем кабинете Так пусто и бедно, И, радужно на свете Дробясь, горит окно. Под колпаком стеклянным Игрушка там видна: За огражденьем странным Мужчина и жена. У них есть ручки, ножки, Сосочки на груди, Вокруг летают мошки, Дубочек посреди. Выводит свет, уводит Пигмейская заря, И голый франтик ходит С осанкою царя. Жена льняные косы, Что куколка, плетет, А бабочки и осы Танцуют хоровод. Из-за опушки козы Подходят, не страшась, И маленькие розы Румяно вяжут вязь. Тут, опершись на кочку, Устало муж прилег, А на стволе дубочка Пред дамой — червячок. Их разговор не слышен, Но жар у ней в глазах, — Вдруг золотист и пышен Круглится плод в руках. Готова на уступки… Как любопытен вкус! Блеснули мелко зубки… О, кожицы надкус! Колебля звонко колбу, Как пузырек рекой, Адам ударил по лбу Малюсенькой рукой! — Ах, Ева, Ева, Ева! О, искуситель змей! Страшись Иеговы гнева, Из фиги фартук шей! — Шипящим тут зигзагом Вдруг фосфор взлиловел… И расчертился магом Очерченный предел. Сине плывут осколки, Корежится листва… От дыма книги, полки Ты различишь едва… Стеклом хрусталят стоны, Как стон, хрустит стекло… Все — небо, эмбрионы Канавкой утекло. По-прежнему червонцем Играет край багет, Пылится острым солнцем Осенний кабинет. Духами нежно веет Невысохший флакон… Вдали хрустально реет Протяжный, тонкий стон. О, маленькие душки! А мы, а мы, а мы?! Летучие игрушки Непробужденной тьмы.

[1920]

Озеро^*

Е. И. Блох

В душе журавлино просто, Чаша налита молоком сверх меры… Вдоль плоских полотнищ реки Ломко стоят тростники Выше лошадиного роста, Шурша, как из бус портьеры. Месяц (всегда этот месяц!) повис Рожками вниз, Как таинственный мага брелок… Все кажется, где-то караулит, — лежит (В траве, за стволами ракит?) Стрелок. Подхожу к самой воде… Это — длинное озеро, не река. — Розовые, голубые лужицы. Ястреб медленно кружится, И лоб трет рука: «Где, где?» Лодка, привязанная слабо, Тихонько скрипит уключинами. Птицы улетели в гнезда. Одиноко свирелит жаба. Милыми глазами замученными Лиловеют звезды. Кажется, никогда не пропоет почтовый рожок, Никогда не поднимется пыль, Мимо никакой не лежит дороги. И болотный лужок Ничьи не топтали ноги. Прозрачный, фиалковый сон, Жидкого фосфора мреянье, Веянье Невечернего света Топит зарей небосклон, Тростник все реже, Все ниже. Где же, где же Я все это видел? Журавлино в сердце просто, Мысли так покорно кротки, Предо

мной стоит подросток В голубой косоворотке. Высоко застегнут ворот, И худые ноги босы… Сон мой сладостно распорот Взглядом глаз его раскосых. За покатыми плечами Золоченый самострел, Неуместными речами Дух смущаться не посмел. Молча на него смотрел, А закат едва горел За озерными холмами. Наконец, Будто не он, А воздух Звонким альтом Колеблясь побежал: «Червонный чернец Ответа ждал О том, Где венец, Где отдых? Я — встречный отрок, Меня не минуешь, Но не здесь, а там Все узнаешь О чуде, О том, где обетный край». Я молчал, Все молчало При лиловой звезде, Но сердце дрожало: «Где?» Косил, косил Неподвижно зеленым глазом… — Там живут блаженные люди! — И указал (Вдруг такою желанною, Что только бы ее целовать, Целовать и плакать) Рукою На еле освещенный зарею На далеком холме Красный, кирпичный сарай.

1920

Пещной отрок^*

Дай вспомнить, Боже! научи Узреть нетленными очами, Как отрок в огненной печи Цветет аврорными лучами. Эфир дрожащий, что роса, Повис воронкою воздушной, И ангельские голоса В душе свиваются послушной. Пади, Ваал! пади, Ваал! Расплавленною медью тресни! Лугов прохладных я искал, Но жгучий луг — еще прелестней. Огонь мой пламенную печь В озерную остудит влагу. На уголья велишь мне лечь — На розы росные возлягу. Чем гуще дымы — легче дух, Оковы — призрачны и лживы. И рухнет идол, слеп и глух, А отроки пещные живы.

1921

Рождение Эроса^*

О. Н. Арбениной

Пурпуровые паруса Курчаво стали в сизых тучах, И бирюзово полоса Тускнеет на зеленых кручах, В тяжелых островах пловучих Зеркально млеют небеса. Предлунная в траве роса Туманит струи вод текучих. Поет таинственно звезда Над влажным следом каравана, Ложится важно борода На сумеречный блеск кафтана, Дыханье дальнего Ливана Несет угасшая вода, Полумерцая иногда Восточным сотом Полистана. Кофейноокий эфиоп В дуге дикарской самострела, Склонив к кормилу плоский лоб, К безвестному ведет пределу. Крестом искривленное тело, Стройней гигантских антилоп, Заране видя тщетным гроб, Пророчески окаменело. Загадочно в витом браслете Смуглеет тусклый амулет. (Кто этот юноша, кто третий?) Шестнадцать ли жасминных лет Оставили весенний след В полете медленных столетий? Предмет влюбленных междометий, Смущенный выслушай привет. Какая спутница, какая, Тяжелый ладан рассекая, Лазурно-острыми лучами, Как бы нездешними мечами, Из запредельных сонных стран Ведет пловучий караван? Линцей, Линцей! Глаза — цепи! Не в ту сто — рону цель взор. Пусто… Синие степи… Корабель — щики всей шири, четыре стороны горизонта соединяет понта простор! Остри зренье, жмурь, жмурь веки! — (Зрачок — лгун) ни бурь, ни лагун, ни зарева (виденье, виденье, зачем тебе реки?) не надо видеть, — все — марево! Чу, — пенье! Медвяный сирен глас! Круги пошли в сердце… Смотри, слухом прозревший! Настал час… Тише, тише Чудо рожденье! Медвяный сирен глас: Чудо рожденье! заря розовеет, В хаосе близко дыханье Творца, Жидкий янтарь, золотея, густеет, Смирной прохладною благостно веет Роза венца! Эрос! Слезы стекают священного воска, Чадно курится святой фитиль, Затрепетала от ветра березка, Падает храмина плавно и плоско, Вспенилась пыль. Эрос! Лоно зеленое пламенно взрыто, Вихрем спускается на море рай, Радужной влагой рожденье повито, О белоногая, о Афродита, Сладостно тай! Эрос! Скок высокий, Эрос, Эрос! Пляс стеклянный, райский скок! Отрок вечный, Эрос, Эрос, Лет божественный высок! В розе, в радуге рожденье, В пене брызг плескучий рай, В вещий час уединенья, Гость весенний, заиграй. По сердцам, едва касаясь, Ты летишь, летишь, летишь! И, свиваясь, развиваясь, Голубую взрежешь тишь. Все наяды, ореады И дриады вслед тебе, Не обманчивы отрады, Розы брошены судьбе. Танец водит караваны, Хороводит хор планет. Как цветут святые раны! Смерть от бога — слаще нет! Эрос, всех богов юнейший И старейший всех богов, Эрос, ты — коваль нежнейший, Раскователь всех оков. Отрок, прежде века рожденный, ныне рождается! Отрок, прежде хаоса зачатый, зачинается! Все, что конченным снилось до века, ввек не кончается!

1920

Параболы

Стихотворения 1921–1922^*

I. Стихи об искусстве^*

«Косые соответствия…»^*

Косые соответствия В пространство бросить Зеркальных сфер, — Безумные параболы, Звеня, взвивают Побег стеблей. Зодиакальным племенем Поля пылают, Кипит эфир, Но все пересечения Чертеж выводят Недвижных букв Имени твоего!

[1922]

«Как девушки о женихах мечтают…»^*

Как девушки о женихах мечтают, Мы об искусстве говорим с тобой. О, журавлей таинственная стая! Живых полетов стройный перебой! Обручена Христу Екатерина, И бьется в двух сердцах душа одна. От щек румянец ветреный отхлынет, И загораются глаза до дна. Крылато сбивчивое лепетанье, Почти невысказанное «люблю». Какое же влюбленное свиданье С такими вечерами я сравню!