Стирбьёрн Сильный
Шрифт:
Сигрид ничего не сказала, взор ее был прикован к игре сильных мышц под кожей его рук и плеч, стройным ногам и густым золотистым волосам.
— Достойно удивления, что тебе нравится сидеть в одиночестве в подобных местах, — молвила она.
Стирбьёрн на это ничего не ответил. Она была так близко от него, что ее дыхание, сладкое как молоко, мешалось с его собственным дыханием.
— Немногие люди способны удержать лежащим на земле такого быка, — сказала она.
— Он иной раз тоже бросает меня на землю, — отвечал Стирбьёрн.
Плечо Сигрид легко коснулось его плеча. Он чуть отодвинулся, отложив одну стрелу и выбирая следующую.
— До прошлого вечера я не видела, как убивают людей.
— Тебя это испугало? — спросил Стирбьёрн.
— Нет, не испугало, — отвечала она. — У тебя к этому способности, хоть ты и юн годами. — Она поглядела на него со странным выражением, и глаза ее мерцали.
— Я не убил его беспричинно, — молвил Стирбьёрн, — он первым ударил меня. Знаешь ли ты об этом?
— Я знаю, что это правда, — отвечала она.
— И я не стану платить виру за его убийство, — молвил Стирбьёрн, повернувшись и смотря ей в глаза. — Я научу бондов и их сыновей, что в королевской зале следует быть смирными.
Она на это ничего не сказала.
— Хорошо быть королем, — молвил Стирбьёрн спустя какое-то время.
Сигрид, казалось, не слышала его. Она смотрела на южную сторону за Фирисвеллир. Стирбьёрн взглянул на нее и увидел, что глаза ее расширились, будто в страхе, словно за этими тихими заливными лугами она увидела нечто ужасное и скрытое до времени от чужих глаз.
— А разве ты не станешь королевой, Сигрид? — спросил он. — Не было ли это предложено тебе?
Но она хранила молчание. В это время облако закрыло солнце. Девушка поежилась от холода.
— Разве ты не станешь? — снова спросил Стирбьёрн.
— Не стану кем? — отвечала она, снова вздрагивая и повернувшись к нему. — Я не услышала, о чем говорил ты.
— Королевой, — молвил Стирбьёрн.
— Стану, — сказала она.
— У тебя такой вид, словно ты видела нечто странное.
— Нет, ничего, — сказала Сигрид. Но видя по его лицу, что ее облик говорил об обратном, повторила: — Ничего совсем. Ты еще дитя, Стирбьёрн, хотя ты и убил человека прошлой ночью.
— Дитя или не дитя — это мое дело! — отвечал он, насупясь. — Я не нуждаюсь в том, чтоб еще и ты колола мне этим глаза.
Сигрид поежилась и сказала:
— Пойдем-ка прочь отсюда. Я тремя годами тебя старше и вижу то, чего тебе еще не увидеть. Это место смерти. Уйдем.
Но Стирбьёрн не сдвинулся со своего места. Он взял еще одну стрелу, потом ехидно улыбнулся:
— Ты женщина, Сигрид, а женщины всегда боятся жуков и привидений. Тут жизнь и живые — ты и я. И я очень люблю это место. Это холм королей. И если уж есть тут мертвец, то лишь один — мой отец, король.
Он снова взглянул на нее. Ее глаза были устремлены на его лицо, однако она словно его не видела. Она была бледна и взгляд ее был страшен. Он понялся на ноги и взял ее за руку, сожалея о своей неучтивости и будучи тронут видом ее безмолвного испуга. Так человек редкостной невозмутимости, сидя ночью в отдаленном от людского жилья доме лишь вдвоем с собакой, ощущает трепет, видя, что собака пристально смотрит куда-то и скулит, будто чувствуя невидимое злобное присутствие.
— Идем, — молвил Стирбьёрн. — Я провожу тебя. Бояться нечего, идем.
2.
Среди бондов росло недовольство из-за убийства Аки, и много было толков о Стирбьёрне и его безнаказанности и необузданности — он-де убил человека и не платил за то виры. В конце концов король сам заплатил виру, и недовольное ворчание на время поутихло.
Весною король отправился на север к приморским землям Хельзингланда и в Ярнбераланд погостить, и лето было уже в разгаре, когда он вернулся. Со своей стражей ехал он верхом вдоль правого рукава фьорда против Сигтуны. День был ветреным, и ветер нес туман, сделавший все серым и призрачным, изгладивший холмы и леса и смешавший воды и небо в общем сером бесцветии. Лишь кой-где воды были темнее от теней неисчислимых торопливых волн, да еще там и сям выглядывали рифы, более темные, нежели окружавшее их море, окаймленные пеной охлестывавших их валов. Словно устремляющиеся на добычу птицы, черные волны накидывались друг на друга, догоняли, выписывали широкие зигзаги, сдваивались, закручивались водоворотами, и блестели стеклянной гладкой чернотой у гребня каждого вала. А затем ветер переменился, и на покрытой зыбью поверхности залива вырисовались черный и белый перекрещивающиеся мечи. Человек на вороной лошади прискакал со стороны реки навстречу королю. В нем король признал ярла Ульфа.
— Красен ты и непокоен, — молвил король. — Что стряслось?
Ярл заговорил ему на ухо — так говорит человек, освобождающийся от тяжкого бремени, болеющий душою о том, что говорит, и опасающийся, что зло может постигнуть его, как постигает оно тех, кто приносит королю дурные вести. И правда, ярл рассказал новость важную: противу всех законов, в отсутствие короля собрался в Уппсале Тинг; на Тинге вспыхнули яростные споры между бондами с одной стороны и Стирбьёрном и его друзьями с другой, снова всплыло убийство Аки и все старые счеты со Стирбьёрном, и в конце концов Стирбьёрн заявил во весь голос, что он по праву рождения король над половиной земель свейских, и им следует это хорошенько запомнить. Тогда бонды заревели и завыли, и заявили, что они не боятся избрать короля сами, и выбрали Ламби Белого, человека из Стоксунда, что в Тентланде, королем над областями, на которые Стирбьёрн заявлял свои права. Тинг после того заволновался, ибо мало было желающих затевать битву между людьми короля и бондами.
Король его выслушал и некоторое время хранил молчание, лицо его омрачилось.
— Сказанное тобой во многом сходится с тем, — молвил он, наконец, — что я уже успел услышать.
— Ты уже знаешь об этом? — сказал пораженный ярл.
— Король имеет много ушей. И разве не было там Торгнира, дабы остановить их, когда проводилось это честное избрание?
— Он был там, я более чем уверен, — молвил ярл Ульф, — но сделанное им не было достаточно, чтоб дать им укорот.
— Я доверяю Торгниру во всех делах, — сказал король, — однако не в том, что касаемо Стирбьёрна. Торгнир всегда был против него.
Ярл промолчал.
— Был ли Торгнир, — спросил король, — там, когда они начали швырять камнями и грязью, чтобы прогнать тебя с Тинга — тебя и Стирбьёрна?
— И про это знаешь ты, король? — сказал ярл. — Я думал сказать тебе о том позднее, дабы не слишком разжечь пламя твоего гнева. Да, это большое бесчестье и позор. Хорошо было б оставить память о тех камнях на коже некоторых из них.