Стирбьёрн Сильный
Шрифт:
— Ты мне так и не дал ответа, — молвил король Эрик, — был ли там Торгнир, когда они камнями прогнали вас с Тинга?
— Повелитель, лгать я не стану, — ответил ярл, — его там не было. Однако же, думается мне, Торгнир в этой суматохе был схож с неумелым поваром, который, заварив котел смуты, сидит у огня и ждет, пока котел закипит. И слишком поздно понимает, что нет у него сил и не хватает длины рук, чтобы снять котел с огня до того, как смута выплеснется через край.
— Должен я видеть Торгнира, — сказал король. — Есть ли у тебя лодка, чтобы мы переправились
Ярл провел его к воде и показал три корабля, которых было достаточно, чтобы поднять короля и всех его сопровождавших. Они вдвоем стояли на берегу, пока люди короля поднимались на борт. Ярл Ульф был в сильном гневе, кусая усы и выдирая из них волоски. Король же, пораздумав хорошо, оставил его пока в покое. Затем, утомленный этим зрелищем, сказал:
— Пусть страх не закрывает твоих уст. Но что если я услышу против слов твоих слово Торгнира, который невиновен в этом деле?
— Благодарю тебя за это, король, — молвил ярл. — Он твой преданный пес, не стану отрицать того. Но тут, когда дело касается Стирбьёрна — неужто послушаешь ты его? Станешь его слушать? Этот Ламби, этот ничтожный, подлый и грязный смутьян был избран — противно закону! — соправителем вместо твоего благородного юного сродника? И станешь ты слушать Торгнира? И станешь говорить с ним?
— Отчего так скривился ты? — спросил король.
— Не так бывало в Швеции встарь, — сказал ярл Ульф, и горячей яростью дышала его гневная речь. — Не сжег ли король Ингьяльд Коварный некогда в Уппсале шестерых королей, потому что не желал ни с кем делить власть? Неужели ты не устыдишься… — но тут он разом прекратил свои речи, так как в пылу негодования не утратил способность обуздывать свои чувства настолько, чтобы не увидеть знака повиноваться в обратившемся на него взгляде короля.
— Стыдиться того, что стыда не стоит, — очень тихо сказал король через некоторое время, — есть свойство глупца, а не короля. Ты был некогда знаменитым кораблеводителем. Ну что ж, эта лодочка сослужит нам службу.
Была там маленькая лодка, около пятнадцати футов длиной, что находилась при одном из больших кораблей; король приказал ярлу сесть в нее, и они отплыли от берега, будучи лишь вдвоем.
Король велел ярлу Ульфу сесть у руля и править, велел поднять парус и править к Сигтуне.
— Теперь я погляжу на твое искусство морехода, — сказал король.
Ярл ловко поднял парус, держа на Сигтуну так, как только возможно было в такую бурную погоду. Но снова и снова их сносило в сторону рвущимся шквалом, и он принужден был стравить парус или же отвести его брюхо под ветер.
— Что я вижу? — сказал король, — Твои поступки разнятся с тем, о чем ты так громко болтаешь. Крепи парус и держи прямо на Сигтуну, или тебе придется плохо.
И он, не слушая возражений ярла, пригрозил ему большим копьем с железным наконечником в фут длиною, так что ярл принужден был повиноваться. В этот миг лодка перевернулась и оба — и король, и ярл, — оказались в воде.
Когда с корабля это увидели — тотчас же повернули в их сторону и спустили шлюпку, однако и король, и ярл были
— Позволь уж мне самому править Швецией, — сказал король, — а ты занимайся своим делом, учи своего воспитанника добру и давай ему благоразумные наставления. И учи его вести корабль не по-твоему, а по-моему. Хоть и правда то, что, когда переворачиваются королевства, рядом нет берега, к которому можно было бы плыть.
Торгнир Торгнирсон, прозванный Законником, прибыл в тот же вечер, повинуясь посланникам короля Эрика, чтобы держать перед ним речь в маленьком зале с очагом, где король обыкновенно сидел, когда желал уединения. Король велел Торгниру сесть на невысокое сидение у своих ног. Стар был Торгнир годами, борода его была длинной и седой, лоб изборожден морщинами, косматые брови низко нависали над глазами, щеки впалы были и сморщены, а нос напоминал орлиный клюв. Голова его была лысой.
Король сказал:
— Дикие птицы и звери, сбившиеся в стаи и стада — разве такой ты должен был вернуть мне Шведскую землю, Торгнир?
Торгнир смотрел на него некоторое время, храня молчание. Затем он отвечал:
— Если говорить открыто, король — того, кто моложе меня и ближе тебе по крови, следует считать причиной произошедшего, но не меня.
— Так что, — сказал король, — когда руки старика становятся слабы и он выпускает власть — мы должны винить в том молодую кровь, что быстро бежит в жилах? Должны ли мы охолостить наших молодых людей, считаешь ты, дабы сделать их покорными, чтоб возможно было прожить наш век в тиши и покое? Или бросать их младенцами на произвол судьбы, а выращивать лишь дочерей, которых ты и я и в нашей старческой немощи сможем держать в повиновении?
Торгнир склонил голову.
— Я не дивлюсь тому, повелитель, что ты гневаешься. Но если я не заботился о твоих делах так, как мне и надлежало, тогда да не получу я из твоих рук более ничего, и да потеряю я все, что имею: богатство, земли, свободу и наконец, саму жизнь свою.
— По чьему указу, — спросил король, — было созвано собрание в то время, когда, согласно закону, Тинг распущен, и пребываю я в дальних землях?
— Не было на то указа, повелитель, — отвечал Торгнир.
— Было ли это по твоему почину, Торгнир? — молвил король.
Тот отвечал: — Нет.
— Совершилось ли все при твоем сильном тому противудействии?
— Повелитель, не будь ко мне столь суров, — сказал Торгнир. — Это произошло без моей на то воли и не по моему совету; могу тебе в том поклясться.
Король сидел неподвижно. Затем он сказал, не возвышая тона, однако был его голос схож с угрожающим низким рычанием крупного пса.
— Если уж на то пошло, следует решить, кому править Свейской землей — мне или же бондам?