Столичный доктор. Том VII
Шрифт:
На некое подобие косметической хирургии и такие сложные операции может надеяться только командующий. Думаю, даже уровень полковников гарантии не даст. На сортировке таких безжалостно отодвигают в сторону — огромная потеря времени, остальным помощь не успеют указать.
В приемной присутствия царило похоронное настроение. Телеграф стрекотал, не переставая, то и дело раздавались телефонные звонки. Тройер с сотрудниками составлял траурные списки погибших на «Цесаревиче», попутно договариваясь о церемонии прощания с городскими властями. Я взял телеграммы, начал изучать. Разумеется, в Питере
В приемной начали собирать командиры кораблей — их даже никто еще не звал, сами явились. Я выглянул из кабинета, дернул к себе командира «Победы» Зацаренного.
— Как там Степан Осипович? — сразу поинтересовался он.
— Лично оперировал Макарова, жив. Ну-с, Василий Максимович, рассказывайте.
Пока тот усаживался, раскладывал судовые журналы, я заказал чаю, достал из бара бутылку коньяка. Сам разлил по рюмкам.
— Что же… помянем погибших. Царствие им Небесное!
Мы выпили не чокаясь, я подвинул к себе журналы. И что я в них пойму?
— Рассказывайте Василий Максимович, не томите.
Сражение напротив горного массива Ляотешань вышло дурацким. Когда миноносцы и крейсеры эскадры догнали японцев, поднялся туман. Волнение было минимальным, но приближалась ночь. До темноты оставалось час, полтора и Макаров решил атаковать.
— Почему он поднял флаг на «Цесаревиче», а не на «Петропавловске»? — поинтересовался я.
— «Цесаревич» последний принимал снаряды и уголь, — пожал плечами капитан. — Лично подгонял всех.
«Боярин» обстрелял «Сикисиму» с предельной дистанции и поспешил к главным силам. В шесть вечера с дистанции около пяти морских миль началась перестрелка между флотами. Туман усиливался, японцы сосредоточили свой огонь на «Цесаревиче», которого было видно лучше всего. Добились попаданий, сбили трубу. У «Цесаревича» упала скорость, на него набросились миноносцы. Выпустили с десяток торпед, попала всего одна. Миноносцев отогнали крейсеры, наступила ночь. Флоты разошлись.
— Раненого Макарова эвакуировали на «Победу» еще до полуночи. А Старк лично руководил спасением экипажа. Увы, «Цесаревич» перевернулся, ну и… — Зацаренный развел руками. Все и так было понятно.
— Что же… — я перебрал телеграммы, нашел нужные. — Не все так плохо. У вас было удачное попадание в «Хацусэ», открылась течь, выкинулся на берег за Ляотешанем. Ну и плюс Того.
— А что с ним? — удивился капитан.
— Вскрыл живот после гибели «Микасы». Вы воевали с вице-адмиралом Дэву Сигэто.
Лицо Василия Максимовича просветлело.
— Что же… Размен выходит удачный. Один наш броненосец на два японских…
— Это будет зависеть от степени повреждения наших кораблей. Чинить-то нам их, считай, негде.
Один большой док, два маленьких. А у японцев… Даже думать не хотелось.
— Надо уходить во Владивосток, — грустно резюмировал Зацаренный. — А что приказывает Петербург?
— Подлодки к Сасебо.
— Они же просто
Мы еще пообсуждали возможные варианты, пришли к выводу, что подлодки будут дежурить возле внешнего рейда Порт-Артура, флот продолжит минные постановки. Уйти до починки во Владивосток не реально, поэтому сидеть броненосцам на внутреннем рейде, обложившись бонами. Вот и все варианты. Максимум — быстрым кораблям вроде «Новика» выходить на крейсеровку. Теперь мяч на стороне армии. Не допустить блокирования Порт-Артура и гибели эскадры. Ну а мне… Надо писать просительную телеграмму Сергею Александровичу. Адмиралы одни не вывезут. Генералы — тем более. Пусть сам сюда приезжает и на месте рулит.
Отпевали погибших в Свято-Никольском соборе — новом, ещё пахнущем свежей краской и ладаном. Но даже его своды не могли вместить всех желающих проститься. Матросы и офицеры, городские чиновники, вдовы, дети — толпа стояла у дверей, теснилась у ограды. Взгляды стекались ко мне: наместник, ответственный за всё. Плюс стоял впереди, на виду у всех.
Честно сказать, я никогда не любил православные службы. Впрочем, католические — тоже. И протестантские. Не о вере речь, а о форме. Долгие, растянутые песнопения, монотонное бормотание молитв, в которых сложно уловить смысл. Надо лишь следить за окружающими, чтобы вовремя перекреститься.
Священник читал чин отпевания с душой, не сдерживая дрожи в голосе. Пел хор — гулко, на три голоса, и под куполом звуки сплетались в один, давящий на грудь.
«Со святыми упокой…»
Кто-то всхлипнул. Резко, шумно, без сил. Я машинально повернул голову. Молодой лейтенант закрыл лицо руками, плечи вздрагивали. Стоящие рядом офицеры молча взяли его под руки, отвели в сторону.
Священник сделал глубокий вдох и начал перечислять имена:
«Ещё молимся об упокоении душ усопших рабов Божиих, воинов…»
Имена.
Десятки.
Читает медленно, нараспев. На каждый слог — удар по вискам.
После молитвы «Благословен Бог наш», когда медленно и протяжно зазвучал похоронный благовест, я вышел из храма. Хорошая служба, только повод больно хреновый. Колокольный звон плыл по всему городу, отражаясь от зданий и возвращаясь к церкви с примесью криков чаек и далекого шума моря.
— Тройер, семьям всех погибших моряков по пятьдесят рублей из моих личных средств. Сделать всё тихо, без огласки.
— Немедленно займусь, ваше сиятельство.
— Когда прибывает поезд?
— В шесть тридцать, без изменений.
— Значит, утром на вокзал.
Тройер оказался почти прав — состав прибыл на перрон всего на двадцать минут позже заявленного времени. Никаких оркестров — обычный поезд. А что наместник встречает, так мало ли что человеку с утра в голову взбредет? Вскочил с кровати, да спросонку и рванул на вокзал. Может, здесь виды особенно симпатичные его превосходительству открываются. Жандармов, кстати, многовато, как раз из-за князя — всем известно, что на его жизнь покушались совсем недавно, вот и берегут начальство от всяких неприятностей.