"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Нет, эту байку я, разумеется, не знаю, – ответил Инда.
– В храмах часто изображают Айду Очена рядом с поверженным Змеем, и одна старушка, приходя в храм, сначала била поклоны Чудотвору-Спасителю, а потом с тем же усердием – Змею. И когда ее спросили, зачем она кланяется Змею, она ответила: так ведь неизвестно, где после смерти окажешься, надо и Змея уважить. Никакой искусно созданный культ не выбьет из людей этого архаичного представления о мироздании: поклоняться надо силе, а не абстракциям вроде добра и зла. И, разумеется, никто не учил старушку культу Змея. Так и с Живущим в двух
26 сентября 420 года от н.э.с. Исподний мир
В мае, когда мор окончательно ушел с болот, дед забрал Спаску из замка домой. Отец был в отъезде, и она даже не смогла с ним попрощаться.
Дед все еще переживал смерть Гневуша, искал способностей у младшего внука, но пока не находил. Ратко возненавидел Спаску еще сильней. За то, что ей удалось спастись в замке, а Гневуш, будущий колдун, его гордость и надежда, мора не пережил. Одна из сестер, Верушка, выздоровела, но на ее лице оспа оставила безобразную рябь.
Мать боялась приласкать Спаску лишний раз, чтобы не вызвать мужниного гнева. Хотя Спаска видела – теперь видела: из всех детей мать любит ее и балует больше остальных.
После жизни в замке Спаске было трудно снова привыкнуть к деревне. Ее рассказам о бабе Паве, о вкусной еде и кровати с перинами никто не верил. Кроме матери. Она иногда вздыхала, то ли грустно, то ли счастливо, и говорила, что Спаска и должна жить как настоящая царевна. Однако вещи, которые для нее покупал отец (юбки, чулочки, тонкие рубашки с многочисленными пуговицами, сапожки, башмачки, бусы, заколки и ленточки) спрятала в сундук, сказав, что юбки и украшения девочке надевать еще рано, обувь износится, а чулки протрутся, если их трепать каждый день. Впрочем, Спаска и сама понимала, что «в городском» будет в деревне белой вороной, другие девочки ее засмеют, хотя бы из зависти. И без этого все видели, в чем она вернулась из города, и к прозвищу «змеиное отродье» добавилось не менее обидное «царевна».
А сразу после праздника урожая, в середине сентября, когда Спаске уже исполнилось семь лет, сборщики податей снова появились на Выморочных землях. Только на этот раз их деревне пришлось помогать соседям: все мужчины, прихватив топоры, ушли биться с гвардейцами, а через два дня вернулись с победой. Только были они невеселы – говорили, что кому-то из гвардейцев удалось уйти, и теперь Храм не замедлит ответить.
И через полмесяца Храм ответил. Гвардейцы появились ночью, черной и слякотной, когда вся деревня спала, кроме деда и Спаски. Дед теперь водил ее в Верхний мир каждые два-три дня, и она танцевала для добрых духов. Они вышли из межмирья и собирались отдать принесенную силу, когда большой отряд гвардейцев уже подошел вплотную к деревне. Спаска почувствовала движение чужаков, телом ощутила их шаги, кожей – жар их тел (змеиная кровь!), хотя болото скрадывало звуки, а мелкая изморось впитывала тепло. Их было больше сотни человек.
– Деда, – она дернула его за руку. – Они идут…
Дед посмотрел на нее с удивлением, прислушиваясь. То ли он поверил Спаске на слово, то ли услышал сухое позвякивание оружия
– Уходи в лес, пока никто тебя не видит, – сказал он Спаске и начал стучать часто и изо всех сил.
– Деда, тебе надо бежать! Деда, они всегда убивают колдунов! – крикнула Спаска, но дед не услышал ее. Она и сама не услышала своего голоса: в ушах звенело, и лязг железа слился в единый надсадный дребезг.
Спаска отступила на два шага и остановилась: ей не хотелось бросать деда, она думала бежать вместе с ним. Свет огромного очага сквозь раскрытую дверь освещал его лицо – спокойное и сосредоточенное. Сейчас люди проснутся, и тогда дед уйдет…
Но дед не ушел. Факелы возле деревни вспыхнули в одну минуту: гвардейцам больше не надо было таиться. Люди выбегали из домов в исподнем: мужчины – схватив топоры, женщины – маленьких детей. А их встречал град арбалетных болтов. И тогда дед отбросил ведро и кочергу, и Спаска увидела, что он раскручивает вокруг себя ветер.
Маленький вихрь понесся над землей с тонким воем, врезался в ряды гвардейцев обломками колодезного ряжа, сминая их и отбрасывая назад, а вслед летел еще один, подхватывая с земли колья оград и дранку с крыш…
– Колдун! Стреляйте! Там колдун! – раздался крик. – На свет стреляйте!
Спаска не догадалась захлопнуть дверь в избу и потом жалела об этом. Но в ту минуту она думала не об арбалетных болтах, свистевших в воздухе, а о том, что тоже способна послать вихрь в ряды гвардейцев. И это потребовало от нее всей сосредоточенности – она ведь только училась. Вихрь, созданный ею, был больше и быстрей дедова. И выл так громко, что гвардейцы шарахнулись в стороны в испуге. А Спаске хватило бы сил на десяток таких!
Топоры деревенских мужчин ничего не стоили против сотни сабель в руках хорошо вооруженных воинов, но два колдуна легко поколебали наступление: теперь стреляли только в них. И обходили со спины, отрезая путь к бегству, – Спаска чувствовала шаги нескольких человек, отделившихся от остальных.
В темноте мелькнула белая рубаха, и Спаска не увидела – догадалась, что к дедовой избе бежит мама. И в тот же миг услышала мокрый, чавкнувший звук: арбалетный болт вошел деду в горло. Вихрь, посланный им в гвардейцев, продолжал лететь вперед, а дед упал навзничь, головой на порог избы.
Спаска не почувствовала ничего, кроме злости, раскручивая ветер. Наверное, не только сила добрых духов, принесенная из Верхнего мира, – ее собственная злость вплелась в этот вихрь. И он сорвал крышу с крайней хижины, швыряя ее на головы гвардейцам.
Мама подбежала к Спаске, обхватила, прижимая к себе, – словно хотела укрыть со всех сторон. Тяжелый удар толкнул их обеих (Спаска навсегда запомнила звук, с которым арбалетный болт входит в человеческое тело), но упали они не сразу – только большие мамины руки ослабли вдруг и схватились за колдовскую рубаху Спаски, продолжая прикрывать ей спину.