Страсти по Веласкесу
Шрифт:
Я хмуро посмотрела на Антонину Юрьевну:
– Допустим, все это правда. Проклятие, неизбежные горести, ваше желание избавиться от картины… Почему же тогда вы сейчас стоите здесь? Почему не у постели больной подруги?
– Нет никакой подруги. Соседка действительно болеет, но у нее есть семья, и моя помощь ей не нужна. Все это я сочинила на ходу, как только поняла, кем вы являетесь на самом деле.
– А тот звонок?
– Случайность, удачное стечение обстоятельств. Хотя вы правы… Конечно, можно было
Я понимающе кивнула и в тоске покосилась сначала на ближайшее окно, потом на дверь. Без шума уйти не удастся. Окно еще открыть нужно, а путь к двери загораживала хозяйка. Если она кого-то ждет и нарочно тянет время…
Антонина Юрьевна заговорила снова:
– А вы… простите, не знаю вашего имени…
– Неважно.
– Да, конечно. Откуда вы прибыли?
– Из Москвы.
– Ну да! Что это я спрашиваю! Ведь это вы мне звонили и предлагали продать картину?
Отрицать очевидное не было смысла, и я устало признала:
– Точно.
И, поколебавшись немного, я все-таки спросила:
– Вы отказались со мной разговаривать. Почему? Если вам так не терпелось избавиться от картины, мы могли бы договориться. Мирно обо всем бы условились, я бы пришла и украла картину, если уж вам это было так необходимо. Не тратили бы попусту время, не трепали друг другу нервы.
– Судьбу не обманешь, – отмахнулась Антонина Юрьевна. Лицо у нее при этом было такое, будто я сморозила несусветную глупость.
– Тоже верно, – покладисто согласилась я.
Спорить с ней я не видела смысла. Затевать дискуссию в такое время и в такой ситуации было бы верхом глупости. Самое умное, что можно было сделать, – это попытаться уйти без скандала. А с картиной или без нее – это уж как карта ляжет.
Я показала глазами на картину, которую до сих пор держала в руках:
– Так я могу ее взять?
– Конечно!
– И уйти?
– Не стану вас задерживать.
Я повернулась и сделала шаг в сторону окна.
– Подождите! – раздалось за спиной.
– Передумали? – криво ухмыльнулась я.
– Нет, конечно! С какой стати? Но вы… не хотите попить со мной чаю?
Я ласково посмотрела ей в глаза и тихо спросила:
– Вы с ума сошли?
Моя грубость ее не шокировала. Мне показалось, она даже ее не заметила, полностью захваченная внезапно пришедшей в голову идеей.
– Мне так хочется с вами поболтать, ведь вы приехали из города моего детства. Я, правда, мало что помню, но дом, где мы жили, помню отлично, и окрестные улицы, по которым с мамой ходила, помню… и подвал, где этиютились, тоже… Все это мне часто снится… А Софья где теперь живет?
– Все там же.
Антонина Юрьевна
– В дворницкой? Так из нее до старости не выбралась?
– Так уж жизнь сложилась.
– Естественно! Она и не могла сложиться иначе!
– Это почему же?
– А вам разве не известно, что проклятие никому еще не приносило счастья? Оно, конечно, падает на голову проклятого, но стократ – на проклинающего. Бумеранг… Может, все-таки выпьете чаю? Или по рюмочке? А? Посидим, поболтаем.
– Антонина Юрьевна, опомнитесь! Полночь на дворе, и я у вас не в гостях… Я картину украсть пришла.
– Так и я о том! Это ж отпраздновать нужно! Я о таком счастье только мечтать могла – и вдруг свершилось!
– И потом я уйду?
– Конечно. Хотите, я расписку напишу, что дарю вам эту картину? Хотите?
– Валяйте, – обреченно кивнула я, без сил опускаясь на ближайший стул. Спорить с этой сумасшедшей было себе дороже, проще казалось ей уступить.
– Отлично, – возликовала Антонина Юрьевна.
– Чай пить не стану. Кипяток мне сейчас без надобности. Вот от рюмки водки не отказалась бы, – сказала я.
– О чем речь? Конечно! Пить здесь будем или на кухню пройдем? – засуетилась хозяйка.
– Здесь. И по-быстрому.
– Я мигом, – заверила Антонина Юрьевна, кидаясь к буфету.
Когда мы выпили по второй и внутри стало тепло, она вдруг смущенно спросила:
– Не будете возражать, если кое-что покажу?
Я покорно кивнула. А что можно сказать, став главным действующим лицом в спектакле абсурда?
Антонина Юрьевна быстро вышла из комнаты. Назад вернулась с толстым альбомом в руках.
– Наши семейные фотографии, – сказала она в ответ на мой вопросительный взгляд.
Тут я не сдержалась и начала хохотать. Не нарочно. Специально оскорблять ее я никогда бы не стала, просто сказалось нервное напряжение. Антонина Юрьевна глядела, как я захожусь от смеха, и обиженно хмурилась.
– Неужели вы не понимаете? Мне так хочется поговорить о своей семье, вспомнить детство, – заметила она.
– И вы выбрали для этого меня? – ухмыльнулась я.
– Конечно! Здесь-то это кому интересно? Да и не расскажешь всего… А вы живете в Москве, знаете Софью…
– Значит, почти родня, – закончила я.
– Точно.
Сказала, как припечатала. Решительно откинула тяжелую крышку старинного альбома и объявила:
– Я много лет не прикасалась к нему, но с сегодняшней ночи моя жизнь меняется, и я больше не боюсь оглянуться назад. Хочется вспомнить их всех. Это отец. Краснов Юрий Всеволодович, – ткнула она пальцем в фотографию бритого наголо мужчины в пенсне.
«Лет пятьдесят, полное лицо, крупные черты. Далеко не красавец», – прокомментировала я про себя, разглядывая фото с самым серьезным видом.