Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года

Булдаков Владимир

…Открытостью души навстречу всем вихрям революции Ленин до конца сживался с самыми темными, разрушительными инстинктами масс. Не буди Ленин самой ухваткой своих выступлений того разбойничьего присвиста, которым часто обрывается скорбная народная песнь, его марксистская идеология никогда не полонила бы русской души с такою силою…

Характерно, что Ленину удачно подыграли Луначарский и Троцкий, выступившие с довольно умеренными предложениями. Первый предложил создание временного парламента из 300 делегатов съезда, пополненного сотней представителей Петроградского Совета. Троцкий, со своей стороны, уверял, что выжидательная политика нынешней власти, подобная «примирительной камере», может «подкопать» устои Учредительного собрания. Создалась иллюзия, что большевики не просто критикуют, они обладают реальной программой преодоления нарастающего кризиса.

Как и следовало ожидать, съезд Советов поддержал коалиционное

правительство, отклонил предложения большевиков и намеревался одобрить готовящееся наступление на фронте. Это вызвало ожидаемый отклик. Большевики попытались превратить предстоящее оборонческое шествие в антивоенную манифестацию. Но ситуацией они не владели. 8 июня 1917 года забастовали рабочие 29 заводов Петрограда. Однако эпицентром потенциальных беспорядков считался 1-й пулеметный полк, где верховодил большевик прапорщик А. Я. Семашко (расстрелянный в 1937 году). Возникла ситуация нервной неопределенности. Опасаясь вооруженных эксцессов, ВЦИК отменил демонстрацию, затем она была перенесена на неделю. Эсеро-меньшевистские лидеры решили провести ее 18 июня 1917 года под знаком доверия Временному правительству. Вопреки их ожиданиям в 500-тысячной демонстрации преобладали лозунги «Вся власть Советам!», «Долой 10 министров-капиталистов!», «Хлеба, мира, свободы!».

Произошло и нечто неожиданное. 18 июня 1917 года анархистка М. Г. Никифорова организовала отряд из 60–70 рабочих Выборгского района. Отряд двинулся к Крестам, где собралось более тысячи человек, некоторые из них были вооружены. Но разгрома тюрьмы не последовало: в результате переговоров было освобождено несколько большевиков. В ответ появилось распоряжение о выселении анархистов с дачи Дурново, где они обосновались. Анархисты пытались сопротивляться, причем особенно активен был матрос А. Г. Железняков, будущий руководитель «разгона» Учредительного собрания. В результате случайности погиб 33-летний анархист Ш. А. Аснин. Это был колоритный тип с выразительной татуировкой на спине: половой член и надпись из трех букв. Соответствующее фото было предъявлено делегатам съезда Советов, что несколько остудило страсти по поводу его гибели.

Демонстрации прошли и в других районах страны. Лозунги «Долой 10 министров-капиталистов!» и «Вся власть Советам!», «Мир без аннексий и контрибуций!» были заметны в Москве, Киеве, Риге, Харькове, ряде других городов. Но вряд ли демонстранты сознательно склонялись к поддержке большевиков. В Калуге оборонческие и большевистские лозунги мирно соседствовали друг с другом. Зато в Гельсингфорсе солдаты несли лозунги «Долой представителей буржуазии из министерства!», «Долой сепаратный мир и царские тайные договоры!», «Да здравствует народный контроль над промышленностью!», «Конфискация военной прибыли!». Здесь чувствовались плоды большевистской пропаганды.

Происходящему не следовало удивляться. Социалистические лидеры вели себя так, будто существующая власть должна благоволить их бесконечным разглагольствованиям по поводу неспешного воплощения их теоретических доктрин. Вдобавок ко всему им казалось, что массы готовы терпеть непонятные им словесные потоки. В общем, сами того не замечая, они упорно подогревали социальный взрыв.

Общественное недовольство готово было прорваться по любому поводу. 18 июня в Ростове-на-Дону проходила пропагандистская акция по случаю сбора средств для «Займа свободы». Но развитие событий предопределил слух (возможно, пущенный большевиками) о том, что собранные драгоценности и деньги «буржуи» собираются умыкнуть. Реакция оказалась характерной: часть солдат ворвалась в банк, чтобы охранять опечатанные пожертвования. Тем временем перед зданием банка толпы солдат под звуки «Марсельезы» учинили настоящий погром. Пронесся слух, что на следующий день произойдет раздел капиталов и имущества «буржуев». Ростовские события показали, что искра подозрения к эксплуататорам способна в любое время зажечь пожар бунта.

Немногие замечали, что звать в бой во имя будущего «безвоенного» мира нелепо. Проще вообще не воевать – именно так мог рассуждать обычный солдат. Один из публицистов писал:

Людям, идущим на смерть, нельзя говорить: «Ступайте, но помните, что ваш подвиг полезен лишь постольку, поскольку…» Только в каком-то моральном и политическом ослеплении можно этого не понимать. Лишь игнорируя все свойства человеческой души, можно требовать от людей высших жертв и в то же время убеждать их в том, что, строго говоря, эти жертвы бесполезны 80 .

80

Юровский Л. Н. Впечатления. Статьи 1916–1918 годов. М., 2010. C. 44.

Тем не менее социалистические политики следовали именно такой логике.

Между тем общественная истерия находила свое естественное –

гендерное – воплощение. По некоторым уездным городам Тверской губернии прокатилась волна бабьих бунтов, связанных с распределением продовольствия. В Уфе в начале мая власти всерьез опасались «беспорядков на продовольственной почве» в связи с намечаемым митингом солдаток. В этом же месяце в Казани солдатки прошлись по городу с флагами и плакатами, требуя улучшения своего положения. Они требовали сахара и белого хлеба. Большевистские агитаторы, смекнув, что известного рода лозунгами и посулами можно успешно воздействовать на определенные категории трудящихся, зачастили к солдаткам. Так, в Минске они ухитрились поставить под свой контроль комитет городской думы, занимавшийся выдачей им специальных пайков, а затем организовали специальные справочные столы, которые использовали также в собственных агитационных интересах. Примечательно, что здесь в середине июня в связи с сокращением размеров пайка взбунтовались женщины-беженки, милиция оказалась не в состоянии успокоить «разъяренных баб». В результате местные власти вынуждены были сохранить старые нормы распределения продуктов. Нечто подобное произошло и в Москве. В Архангельске среди заводских работниц распространялись слухи, что за вступление в партию большевиков «будто бы выдают ситец». Были и более впечатляющие случаи. В июне из Юрьева Лифляндской губернии сообщали, что под влиянием большевистской агитации в городскую продовольственную комиссию ворвались 30 женщин во главе с бывшей содержательницей публичных домов и потребовали выдачи сахара, после чего приступили к самочинным обыскам у частных лиц. А когда власти попытались воспрепятствовать этому, местный Совет вынес постановление об аресте городского головы и эстляндского губернского комиссара. Нечто подобное происходило и в ряде других мест. Самозваные «вожди пролетарских масс» апеллировали к общественной истерии, хотя Ленин не уставал твердить об опоре на «классовую сознательность» самых «передовых» рабочих.

17 июня журнал «Огонек» опубликовал стихотворение Г. Иванова:

Снова янтарны и алы Плывут облака, Снова сижу я усталый, И в сердце – тоска.

Очередной удар по иллюзиям меньшевиков и эсеров был нанесен в июле 1917 года. Россия взялась продолжать войну под лозунгом «мир без аннексий и контрибуций», что само по себе являлось нелепостью. Когда С. Г. Пушкарев, будущий известный историк, только что окончив университет, в начале июня 1917 года решил записаться добровольцем в армию, его желание было воспринято воинскими чинами с великим недоумением. Оказалось, что в учебной роте занятия почти не ведутся, но зато свободно пропагандируются ленинские идеи о ненужности «империалистической» войны и обещание «дать землю». Воевать хотели лишь отчаявшиеся одиночки, сбивавшиеся в малочисленные «батальоны смерти». Заявление А. Ф. Керенского о том, что «необходимо наступление и борьба с анархией» и что завоевания революции «поставлены на карту», пропадали в гуле антивоенных голосов. Еще менее были понятны крестьянам, одетым в солдатские шинели, слова о том, что «весь мир будет презирать не только нас, но и идеи социализма, во имя которых мы совершили революцию». Керенский апеллировал к воображаемым гражданам, которых в условиях недавнего российского самовластья попросту не могло быть.

К тому времени в Европе также усилилось недовольство войной. В мае – июне 1917 года французская армия пережила так называемый кризис неповиновения. Писали, что недовольством было охвачено до 2/3 французских дивизий. Один из самых осведомленных французских политических наблюдателей А. Ферри отмечал: «Мы идем к миру через революцию». В июне взбунтовалась часть солдат русского экспедиционного корпуса во Франции, при их подавлении были убитые и раненые. Во Франции пацифистов в шинелях расстреливали, в России их старались не замечать.

В день начала наступления – 18 июня – Керенский обратился к войскам с воззванием:

…Веря в братство народов, демократия русская обратилась ко всем воюющим странам с пламенным призывом прекратить войну и заключить честный, для всех необходимый мир. Однако в ответ… противник позвал нас к измене: австро-германцы предложили России сепаратный мир и, пытаясь усыпить нашу бдительность братанием, бросили свои силы на наших союзников… Отечество в опасности! Свободе и революции грозит гибель… Поэтому в полном сознании великой ответственности перед отечеством я от имени свободного народа и его Временного Правительства призываю армии, укрепленные силой и духом революции, перейти в наступление. Пусть противник не торжествует до времени над нами победы; пусть все народы знают, что не по слабости говорим мы о мире; пусть знают, что свобода увеличила нашу мощь. Офицеры и солдаты! Знайте, что вся Россия благословляет Вас на ратный подвиг во имя свободы, во имя светлого будущего Родины, во имя прочного и честного мира. Приказываю вам: Вперед!