Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года
Шрифт:
Сущность демагогии – не в том, что она расковывает стихийные чувства толпы. Ее сущность в том, что она направляет по политическому руслу неполитические стихийные рефлексы. Она пользуется для политических целей неполитическими средствами. В этом ее неискренняя, обманная природа. Ради своих корыстных расчетов демагог старается разбудить в слушателях первобытную жажду крови…
Однако российские политики продолжали свои привычные – доктринально-политические – игры.
Провал летнего наступлении и грубые попытки прессы обвинить в этом то «революционизированных» солдат, то скрывавшихся в армии «бывших жандармов и городовых» вызвали ответную – и не менее голословную – реакцию большевиков. «Пролетарий» опубликовал две статьи И. В. Сталина, в которых он связал причину поражений с
Выпад Л. Д. Троцкого был более изощренным. Наступление он назвал «самым лучшим подарком для кайзера»: «Вильгельм получил возможность ответить контрнаступлением», которое чревато опасностью для российской столицы. В этом виновато Временное правительство, «плясавшее под дудку кадетских империалистов», а заодно и поддержавших авантюру эсеров и меньшевиков. Похоже, по части демагогического возбуждения страстей большевики переиграли всех.
«ЗАГАДКА» ИЮЛЬСКИХ ДНЕЙ
Психика населения была возбуждена до крайности. Люди, конечно, «подзуживались» извне. Об этом свидетельствует кровавое столкновение солдат с петергофскими юнкерами, выступившими 21 июня 1917 года с лозунгами: «Да здравствуют Керенский и Брусилов!», «Долой шпионаж!», «Честь свободной России дороже жизни!», «Да здравствует Временное правительство и съезд!» (Советов. – В. Б.). Солдаты запасного батальона объясняли свой поступок тем, что им «надоело ждать» (вероятно, они устали от неопределенности: то ли война, то ли мир), их раздражало то, что «партии между собой борются, а дела никакого не видно». Непонимание логики действий политических верхов обернулось немотивированным ожесточением. Примерно так понял ситуацию представитель следственной комиссии, определивший настроение солдат как «пугачевщину». «Эту массу [солдат] можно вести куда угодно и для чего угодно, – докладывал он. – Крайняя бессознательность ее прямо-таки поражает. Нисколько не отличается от этой массы и сам предводительствовавший кучкой солдат подпрапорщик Богданов». Впрочем, ближайшую причину агрессивности солдат все же нашли: солдаты отомстили будущим офицерам за то, что те не участвовали в «их» антивоенной демонстрации 18 июня в Петрограде. Получалось, что «борьба за мир» приобрела братоубийственный характер.
Писатель Ф. Д. Крюков считал, что сила армии в среднем солдате. Впрочем, в силу «толстовской» традиции он его идеализировал:
…Самое выпуклое в его духовном облике… та мягкая душевная округлость, в которой есть всего: и покорная готовность на всякое дело, какое укажут, и философия фатализма, питающая непоколебимое равнодушие к существу и смыслу поручаемого, и ленца, и удивительная способность применяться к любому делу и делать его с бескорыстным, чисто артистическим увлечением.
Трудно сказать, как эти черты «среднего» солдата писатель (некоторые считали его настоящим автором «Тихого Дона») подсмотрел, как они проявили себя в 1917 году. В то время бросалось в глаза нечто иное. «Средние» сделались незаметными. На первый план выдвинулся иной типаж.
На фоне таких представлений о вооруженном народе разразился правительственный кризис. 2 июля кадетские министры, не отказавшись от признания соглашения социалистов с Центральной радой (якобы предрешавшего волю Учредительного собрания), вышли из коалиционного кабинета. Они рассчитывали на пробуждение недовольства «мазепинцами» и активизацию сторонников «единой и неделимой». Чтобы избежать упреков в великодержавии, кадеты тут же сочинили ни к чему
В развитие программы партии принять принцип областной автономии Украины; образовать комиссию при ЦК по выработке для внесения в Учредительное собрание законопроекта об областной автономии Украины с сохранением государственного единства России и при строгом обеспечении общегосударственных интересов.
Впрочем, в то, что подлинной причиной отставки министров-кадетов был украинский вопрос, мало кто верил. М. В. Алексеев писал премьеру Г. Е. Львову:
Тяжелым ударом было для России решение министров Партии народной свободы уйти и снять с себя ответственность за творящееся. Я имел еще надежду, что ВЫ останетесь во главе правительства и своим нравственным авторитетом сдержите движение ваших оставшихся сотрудников в сторону гибели отечества.
Опасения оказавшегося не у дел генерала были небеспочвенны. Всякие пертурбации в верхах оборачивались беспорядками в низах.
Уже утром 3 июля слухи о правительственном кризисе поползли по столице. В 1-м пулеметном полку анархисты провели митинг, на котором призвали к демонстрации против Временного правительства. Вместо полкового комитета, которым руководили большевики, был избран временный революционный комитет, который возглавили анархисты. Пулеметчики реквизировали около трех десятков грузовиков, украсили их красными и черными знаменами, установили на них пулеметы и отправились в город, предварительно направив делегатов на предприятия Выборгской стороны и на Путиловский завод. Предполагалось, что это будет демонстрация устрашения: на знаменах красовались лозунги «Да погибнет буржуазия от наших пулеметов!», «Берегись, капитал, булат и пулемет сокрушат тебя!».
Свергать Временное правительство вроде бы никто не собирался – пулеметчики попросту не желали отправляться на фронт. Если верить П. Е. Дыбенко, он специально спросил Ленина о вооруженном выступлении. «Вождь» якобы предупредил: восстания не надо, предполагается демонстрация, «смотрите не набедокурьте!». «Законопослушный» Дыбенко заверил: «Мы люди скромные и вперед батьки в пекло не полезем». Это было похоже на позднейшую выдумку. По некоторым сведениям, еще 2 июля на совещании группы анархистов было принято решение инициировать вооруженное восстание против правительства. Однако призыв «Вся власть Советам!» анархисты принципиально отвергли как «чужой». Они предпочитали лозунг «безвластья»: «Долой Временное правительство! За Советы!»
Со стороны события разворачивались так: «С раннего утра 3 июля по Фурштадской улице к Таврическому дворцу началось движение большевизированных войсковых частей и толп вооруженных рабочих… Заметно было их сильное волнение, неуверенность и даже трусость…» В общем, солдаты вели себя так, как полагается вести постепенно разбухающей и потому смелеющей толпе. Во второй половине дня на Выборгской стороне появились первые колонны рабочих, которые прихватили с собой те самые знамена, которыми снабдили их большевики еще 18 июня. Тем временем в центре города появились грузовики с пулеметами. Прозвучали револьверные выстрелы в воздух, затем пулеметчики принялись палить поверх голов. Поднялась паника, появились случайные жертвы. К центру города тем временем приближалась 30-тысячная колонна рабочих Путиловского завода. На Сенной площади ее обстреляли из пулеметов с колокольни – этот момент запечатлен на известном фотоснимке, который в советское время комментировался как «расстрел Временным правительством мирной демонстрации».
Вопреки представлениям о давно планировавшемся заговоре, июльский кризис застал лидеров большевиков врасплох. Ленин находился на даче В. Д. Бонч-Бруевича в Нейволе. Ход заседаний рабочей секции Петроградского Совета, где тон задавал Г. Е. Зиновьев, демонстрировал, что большевики вяло отреагировали на кризис правительственного кабинета и не задумывались о его последствиях. Известие о том, что к Таврическому дворцу идут Пулеметный и Гренадерский полки, прогремело как гром среди ясного неба: Л. Б. Каменев предлагал срочно избрать комиссию для того, чтобы придать выступлению мирный характер. Лишь в связи с выступлениями анархиста И. С. Блейхмана и неизвестного представителя меньшевиков-интернационалистов члены рабочей секции приняли резолюцию о желательности перехода власти к съезду Советов.