Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года
Шрифт:
6 июля Временное правительство выступило с постановлением о привлечении к судебной ответственности бунтовщиков. На следующий день было принято решение о расформировании воинских частей, принимавших участие в мятеже, 8 июля – об аресте матросов, прибывших в Петроград на судах «Орфей» и «Грозящий». 9 июля была создана Особая следственная комиссия для поиска виновных в кровопролитии.
Некоторые предлагали нечто иное. Брешко-Брешковская требовала, чтобы Ленин и большевики были посажены на баржу, которую следовало вывести в Финский залив, «открыть в дне пробки» и утопить ее вместе с людьми. Но Керенский, вспоминала она, решительно отвергал такие советы. Интеллигентные
Тем временем последовала перетасовка состава Временного правительства, что, впрочем, не вызвало реакции у населения. Более впечатлили известия о том, что большевики действовали на «немецкие деньги». Вопрос о финансировании экстремистов возникал с 1915 года в самых различных контекстах, причем не только в России. Среди немецких промышленников находились люди, готовые лично содействовать сепаратному миру. В России поисками путей к той же цели будто бы занимались такие авантюристы, как князь Д. И. Бебутов и журналист И. И. Колышко. Все это происходило на фоне неутихающей шпиономании. Соответственно, в глазах общественности июльские события предстали в параноидальной ауре.
О финансировании большевиков Германией первым в марте 1915 года заговорил во французской прессе журналист Г. А. Алексинский. Его информацию подхватил редактор газеты «Русская воля» А. В. Амфитеатров. Последующие обвинения в том, что Ленин – «немецкий шпион», строились на показаниях Д. С. Ермоленко, попавшего в плен еще в ноябре 1914 года. Он был завербован немецкой разведкой, но после переброски в Россию в конце апреля 1917 года решил повиниться. В ходе допросов он детально описал подготовку сформированного германским командованием из военнопленных-украинцев 1-го Украинского полка имени Шевченко, а затем, между прочим, вспомнил слова немецкого офицера о том, что с украинцами, в частности с самостийником А. Ф. Скоропись-Иолтуховским, постоянно контактирует Ленин.
Строго говоря, легенда была шита белыми нитками. Похоже, сначала российские контрразведчики хотели использовать Ермоленко для дискредитации «украинского сепаратизма», однако в связи с наступлением на фронте поспешно вложили в его уста «ленинскую легенду». Опровергнуть ее в суде не составило бы труда. Однако бульварные газеты затрубили о связи Ленина и с Германией, и с «сепаратистами». Разумеется, ради ослабления противника немцы готовы были субсидировать кого угодно. Но после знакомства с многочисленными протоколами допросов Ермоленко (неоднократно контуженного) нетрудно было заключить, что его намеренно дезинформировали. Сам Скоропись-Иолтуховский в язвительной форме публично опроверг эти выдумки: Ленин физически не мог встретиться с ним.
Из материалов следствия видно, что большевики пользовались сомнительными деньгами от контрабандно-спекулятивных акций. Можно также предположить, что немецкие деньги через Л. Б. Красина, работавшего в Русско-Азиатском банке, действительно поступали большевикам, но не по тем каналам, по которым предполагали сотрудники следственной комиссии. Скорее всего, это было известно Ленину, но вряд ли вызвало у него моральные угрызения. Согласно «единственно верной» марксистской теории, империалистический мир объективно двигался к собственной гибели – оставалось только помочь ему в этой «исторически-прогрессивной» задаче за его же деньги.
По большому счету антиленинская кампания скорее возбудила небывалый интерес к личности главного большевика. Оказалось, что для приближения к своей цели ему не обязательно было находиться в «гуще пролетариата». Ленин счел за благо скрыться
Помимо арестов большевиков, запретов ряда съездов и собраний и спешной отправки на фронт солдат тыловых гарнизонов (особенно петроградского и киевского), начались аресты членов земельных комитетов, которые (в соответствии с инструкциями бывшего министра земледелия В. М. Чернова) брали на себя заведование земельными запасами. Сам Чернов отстранился от происходящего, кивая на Керенского. Создавался заколдованный круг. «Керенский и Чернов становятся палачами, – записывал в дневник 16 июля М. М. Пришвин. – И делают они совершенно то же, что и буржуазия… Изменяют слова и формы, сущность остается одна». Он добавлял 22 июля: «В комитеты мы не верим. И даже в Учредительное собрание не верим… Не хватает какого-то звена». На деле людям недоставало способности к гражданской (а не корпоративной) самоорганизации. В начале августа один из солдат (которого по ошибке принимали за большевика) поведал своему батальонному командиру следующее:
У нас ни у кого нет совести, ни у меня, который прямо говорит, что не хочет воевать, ни у других, которые по своей подлости и хитрости виляют языками. Конечно, я ушел бы в Петроград, где рабочий зарабатывает 700 руб., а солдат разной продажей и 900 руб. в месяц, да меня останавливает только то, что меня как дезертира расстреляют. Будет над нами палка – будет у нас и совесть…
Разумеется, «прямодушный» солдат утрировал ситуацию. Но как бы то ни было, масса никак не обладала той «доведенной до крайнего напряжения волей победить», в которой в 1914 году российские либералы усматривали «характерную черту нынешнего общественного состояния».
НИЩЕТА «ГОСУДАРСТВЕННЫХ» УМОВ
Печальный результат июньско-июльского наступления, правительственный кризис и события 3–5 июля в Петрограде заставляли искать «разумный» выход из «неразумного» состояния общественного сознания. Общественность все больше пугали агрессивные настроения деревни. 1 августа И. А. Бунин записывал в дневнике: «…На сходке [крестьяне] толковали об „Архаломеевской ночи“– будто должна быть откуда-то телеграмма – перебить всех „буржуев“… На деревне говорили, что надо вырезать всех помещиков». Похоже, в сознании крестьян происходило брожение полузнакомых слов и неведомых символов.
В городе настроение было не менее тревожным. В конце июля – начале августа прошли самочинные обыски у ряда петроградских банкиров. Провинция, со своей стороны, больше страдала от бытовых безобразий. В Саратовском обществе врачей доктор И. В. Вяземский с негодованием рассказывал, что в домах терпимости с утра наблюдается большое скопление солдат, причем «очередь достигает 40 человек на женщину; были случаи, когда девушки вырывались из домов на улицу с криками: „Спасите! Больше работать не могу!“ В отдельных случаях число разнузданных мужчин доходило до 100 на одну женщину. Случалось, что пьяная толпа буйствовала, била стекла, ломала мебель, избивала женщин…». По привычке тех дней либеральный доктор винил в происходящем большевиков. Во всех городах из-за наплыва всевозможных мигрантов царила антисанитария, особую проблему составляла ассенизация. Пополненные социалистами городские думы демонстрировали свое бессилие.
Дремлющий демон Поттера
Фантастика:
фэнтези
рейтинг книги
