Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года
Шрифт:
Трудно сказать, насколько эта картина соответствовала действительности. 29 июня русские войска заняли Калуш. Однако 6 июля противнику удалось нанести мощный контрудар у Тарнополя. Леопольд Баварский рассчитывал окружить русские войска в Карпатах, но это ему не удалось. 8 июля 1917 года, в день своего назначения командующим Юго-Западным фронтом, Л. Г. Корнилов объявил самовольный уход с фронта «изменой и предательством» и потребовал расстреливать негодяев без суда. 11 июля он сообщил, что некоторые солдаты при оставлении Тарнополя «грабили имущество, насиловали женщин и детей, убивали мирных жителей и друг друга». 9 июля было расстреляно «14 подлецов на месте совершения ими преступления». Он обещал, что не остановится ни перед чем «во имя спасения Родины от гибели, причиной которой является подлое поведение предателей, изменников и трусов».
В такой обстановке
Я иду умирать. Я ошибся: ошибся в жизни, ошибся в России; ну, и эта ошибка будет стоить мне жизни – трудно оставаться логичным до конца. Я революционер – был им, по крайней мере, какое-то время. Я член революционного кружка и начальник одной из боевых дружин… Я мечтал о свободной, великой России. Ну и что же вышло… Разбиты мечты и надежды. Россия погибла. Государства уже нет. Взбунтовавшиеся рабы – какое это ужасное слово – оно не оставляет никакой надежды. Их невозможно усмирить, но и сделать свободными. Разбиты главные преграды, и мы видим, что цель была призраком…
Лагунов под Сморгонью с ударной ротой 6-го Сибирского стрелкового полка двинулся штыковой атакой на противника, увлек часть солдат, захватил немецкую батарею. Был дважды ранен, умер в немецком полевом госпитале и был похоронен на «кладбище чести» 86 .
10 июля Л. Г. Корнилов запретил всякого рода митинги «в сфере боевых действий». В последующем приказе прозвучала угроза:
…Самовольное оставление позиций, непроявление необходимой стойкости и упорства и неисполнение боевых приказов считаю изменой Родине и революции. Приказываю всем начальникам в подобных случаях, не колеблясь, применять против изменников огонь пулеметов и артиллерии. Всю ответственность за жертвы принимаю на себя, бездействие же и колебание со стороны начальников буду считать неисполнением их служебного долга и буду таковых немедленно отрешать от командования и предавать суду.
86
Давыдов С. И., Бельский С. П. Забытые на столетие. Окопная правда штабс-капитана Лагунова. Орел, 2014. С. 87, 99, 116.
На 11 июля была запланирована контратака. Но положение в войсках было тревожным. В это же время Брусилов направил Керенскому письмо с требованием восстановления смертной казни, сославшись на опыт Франции:
История повторяется. Уроки великой французской революции… властно напоминают о себе… И у них, и у нас армия стала быстро разлагаться, и стройные ряды ее угрожали превратиться в опасную толпу вооруженных людей… Десятимиллионная темная масса не может оставаться без твердого руководства… Надо иметь мужество сказать решительное слово, и это слово – смертная казнь. Французы пришли к тому же выводу, и их победные знамена обошли полмира.
Смертная казнь была официально восстановлена 12 июля 1917 года, но это уже не могло спасти положение. После упорных боев к 22 июля русские войска оставили Галицию. А. И. Деникин объяснял случившееся тем, что солдаты отказывались идти в атаку – это якобы не согласовывалось с лозунгом «Мир без аннексий и контрибуций». В ряде случаев в атаку шли одни офицеры под смех и улюлюканье противника. Порой потери среди офицеров превышали 70%. М. В. Алексеев привел характерный пример: «Один из полков пошел в атаку в таком составе: 28 офицеров, 20 унтер-офицеров и 2 солдата». Тем временем 3 тысячи человек «оставались в окопах, спасая свою драгоценную жизнь, и смотрели, как гибли эти герои». Даже там, где атака завершалась успешно, обнаруживалось, что санитары не желают подбирать раненых «чужих полков».
Генералитет не желал видеть иных причин неудач, кроме «развала армии». Эту тему подхватила военная пресса, фактически противопоставляя офицеров солдатам. Снизу картина виделась по-другому: губительно было премьерство Керенского, роковое значение приобретала связка Керенский – Брусилов. Последний уверял, что «всегда приносит с собой удачу», а теперь «поведет к победе все армии России». М. В. Алексеев, напротив, считал:
Сейчас нужен спокойный, трезвый взгляд, твердая рука и готовность, жертвуя своей карьерой,
Как только стала вырисовываться картина провала наступления, А. А. Брусилов впал в панику. Обращаясь к командующим фронтами, он комментировал произошедшее так:
События идут с молниеносной быстротой. По-видимому гражданская война неизбежна и может возникнуть ежеминутно… Несомненно, что с последним выстрелом на фронте все, что теперь еще удается удержать в окопах, ринется в тыл, и притом с оружием в руках. Это саранча, способная все поглотить на своем пути… К этому надо быть готовыми так же, как и к надвигающейся гражданской войне, и противодействовать этому можно тоже, имея только части, сохранившие порядок. Время не терпит…
20 июля, после отставки Брусилова и назначения на его место Корнилова, Алексеев отмечал, что «уход Брусилова в штабе верх[овного] Главнокомандующего встречен с удовольствием и чувством глубокого удовлетворения». На деле ход событий уже не зависел от перестановки в армейских верхах, что подтвердило поведение солдат. Иной раз после успешной атаки они отступали к прежним окопам, не желая оборудовать новые позиции. Они готовы были протестовать против любого действия, «которое им казалось нарушением миролюбивой политики». Кое-где солдаты покидали окопы, мотивируя это тем, что их не сменяют. На передовой оставались одни офицеры, которые о беглецах отзывались так: «Эта сволочь, запрудившая тыловые дороги, будет говорить, что офицеров во время боя не видать, что они всегда позади…» Отступавшие толпы мародерствовали, «угоняли коров, избивая сопротивлявшихся жителей» 87 .
87
Дневник Михаила Устрялова. 1917. Июль // Николай Васильевич Устрялов. Калужский сборник. Выпуск пятый. Калуга, 2011. С. 193–195.
Ситуация была и постыдной, и трагической. На Юго-Западном фронте один поручик пришел к выводу, что «армия решительно идет к распаду». И дело было не только в отказах идти в наступление. Мирное население высказывало свое недовольство: «Не проходит дня, чтобы солдаты не украли и не зарезали нескольких овец, свиней, телят и поросят». Солдаты продавали «все что можно: обувь, белье, палаточные полотнища».
Правительственная пропаганда попыталась представить более оптимистичную картину событий. Сообщали, что войска, движимые «могучим революционным порывом, перешли в наступление», было захвачено 90 орудий, более 400 пулеметов, до 36 тысяч пленных, однако, «собравшись с силами, внешний враг… перешел в наступление». А потому теперь требовалось «спасать свободы, спасать Родину». Последовали и репрессии: солдат, сдавшихся в ходе наступления, считали предателями, им было отказано в помощи Красного Креста.
Руководителей армейских комитетов, пытавшихся на митингах агитировать за наступление, с руганью стаскивали с трибуны. Напротив, большевик, заявивший о том, что латышские стрелки приняли решение не воевать, встретил одобрение. Росло недовольство правительственными комиссарами. Был случай, когда солдаты убили одного из них, несмотря на то что он сам вел их в наступление. Подозревали, что комиссары вели двойную игру: уговаривали солдат, а сами секретничали с офицерами. Порой и офицеры признавали после ранения в бесполезной атаке, что «вспышка идеологии барина, офицера, патриота, либерала, националиста, заставившая… уговорить полк и бросить еще несколько тысяч человек под пули, улеглась» 88 . Восстанавливать дисциплину в армии было некому. Уже после революции один журналист отмечал:
88
Гиппиус А. Записки главноуговаривающего 293-го пехотного Ижорского полка. М.; Л., 1930. С. 91.
Дремлющий демон Поттера
Фантастика:
фэнтези
рейтинг книги
