Студент

Анишкин Валерий Георгиевич

– "в горе и в радости, в богатстве и в нищете, в здравии и в болезни..." Ну и т.д. "пока смерть не разлучит нас", - продолжил я, перебив Юрку.

– Шутишь?
– покосился на меня Юрка.

– Какие шутки?
– сделал я серьезное лицо.
– Это "Брачный Завет".
– Ладно, хватит страдать. Пошли к Ляксе, пока он дома, а то собирается уходить.

Юрка быстро оделся, и мы спустились к Алику.

Алик сидел в кресле с закрытыми глазами и слушал Первый концерт Чайковского в исполнении симфонического оркестра.

Радио

орало на всю громкость, и мы с Юркой смогли войти только потому, что дверь оставалась открытой. Хотя входные двери у нас почти никто не запирал, разве что на ночь, да и то на крючки или хлипкие английские накладные замки.

Юрка подошел к черной тарелке радиорепродуктора и сделал звук потише. Лякса открыл глаза, непонимающе похлопал ресницами и уважительно сказал:

– Ван Клиберн.

Ван Клиберн недавно стал лауреатом Международного конкурса скрипачей и пианистов имени Чайковского, и вся страна вдруг полюбила этого американского парня так, как не любила ни одного русского.

– Куда собрались?
– спросил Алик.

– Видишь, к тебе пришли, - сказал Юрка.

– А чего вчера не зашел?

– Александра Грина читал. "Бегущую по волнам", ответил я за Юрку.

– Про Биче, Дейзи и Фрези?
– усмехнулся Алик.
– Фэнтези и сплошная романтика.

– И что здесь смешного?
– вскинулся Юрка.
– Пусть фэнтези. Люди, лишенные фантазии и поэтического отношения к жизни, - однобоки... Вот романтическая Дэйзи ушла от рассудительного и прогматичного Тоббогана к Гарвею.

– Мир романтики всегда манит, но не забывай про грубую реальность, в которой приходится жить, - жестко сказал Алик.

– А ты не забывай, что романтиков окрыляет мечта и ожидание счастья. Ради этого они совершают поступки, которые может быть, кажутся бессмысленными, но которые потом и приносят настоящее счастье.

Юрка проговорил это пылко и страстно, словно посягали на что-то для него святое.

– Насчет настоящего счастья не знаю, - примирительно сказал Алик.
– Я тоже Грина люблю, но он расслабляет. Да и ты лучше почитай Хэма.

– А еще лучше, если ты займешься зубрёжкой физики и математики, - заключил Алик.

Юрка сразу нахохлился как воробей в февральскую стужу.

– Да все у меня с математикой и с физикой в ажуре, - пробурчал он.

– Парни, - наконец, произнес я.
– Я, наверно, тоже уеду.

Юрка с Ляксой переглянулись.

– А ты куда?
– в один голос произнесли Юрка с Ляксой.

– В Ленинград. Переведусь в ЛГУ или в Герценовку. Куда возьмут. На ИнЯз.

– А ты с чего решил?
– спросил Лякса.

– Меня Зыцерь уговорил. Считает, что мне, как он сказал, нужно повариться в котле большого города. Он решил, что я могу стать писателем. Я не уверен, но к писательству меня тянет.

– Чувак, - искренне поддержал Юрка.
– Мы с Ляксой читали твои рассказы. Нет слов. Клево. Лякса

сказал, что это уже не детский лепет, а Ляксе можно верить. Он не врет. И потом, если сам Зыцерь оценил, то какие сомнения?.. За это нужно выпить.

– Пошли в погребок на Ленинскую, - предложил Лякса.
– У меня четвертной. У кого еще сколько?

У меня нашлось две десятки, а Юрка пошел для кучи просить у матери.

На Ленинской, как всегда в будние дни, было малолюдно. Домохозяйки, да пацаны. Домохозяйки с сумками и авоськами выползали из своих жилищ, чтобы закупить продукты для готовки в гастрономе и овощном магазине, где всегда стоял запах квашеной капусты, селедки и подвальной затхлости овощной базы. Лица домохозяек всегда выглядели серьезными и сосредоточенными.

У кинотеатра "Победа" толкалась и шумела мелкая пацанва, а на ступеньках кинотеатра сидели подростки.

– Может, в кино?
– предложил Лякса.

– А на что?
– отмахнулся Юрка.
– "Летят журавли" мы смотрели, "Ночи Кабирии" только на вечерний сеанс.

– Володь, ты смотрел?
– повернулся ко мне Юрка.

– А как же! Два раза, - сказал я.

– Ну, тогда проехали. Вон афиша: "Дорогой мой человек". Скоро. И "Добровольцы". Тоже скоро. Разве что на "Старика Хоттабыча", с детишками, - засмеялся Юрка.

Мы дошли до винного погребка и уже хотели войти, но Лякса вдруг заупрямился.

– А чего мы сюда-то прихиляли?
– уперся Лякса.

– Здрасте! Бухнуть, кто предложил?
– строго спросил Юрка.

– Так я и не возражаю, - согласился Лякса, - Только предлагаю взять вина, парочку сырков, да по паре пирожков с ливером на рыло и... на бережок.

Лякса сказал это так смачно, что мы молча согласились и повернули назад. В пирожковой купили пончики с повидлом и с ливером, в Гастрономе две бутылки портвейна три семерки и пошли в сторону Дворянского гнезда, где спустились к речке. На покатых склонах тут и там сидели кучкой мужики: по два, по четыре, чаще по три человека. У всех - культурно расстеленные газетки, на которых стояла бутылка водки, конечно, с черной сургучной головкой, потому что с белой головкой водка стоила почти на три рубля дороже, и дополняла натюрморт нехитрая закусь: камсичка, сырки и килечки в томате.

– Уже сидят, - сказал добродушно Лякса.

– Это что!
– засмеялся Юрка.
– Дай работа кончится. К вечеру почище, чем на пляже - свободного места не найдешь. А сейчас - клёво. Простор.

– А милиция не гоняет?
– спросил я.

– Иногда гоняет, - сказал Юрка.
– Но так, без злобы. А, с другой стороны, где рабочему человеку еще выпить? Это у Ремарка пьют в кафе или в баре, а нам отрадно на природе. Эх, хорошо!

Юрка потянулся всем телом так, что хрустнули суставы. Мы тоже расстелили газетку, которую опытный Лякса предусмотрительно купил в киоске, и уселись на траве.