Студент
Шрифт:
Мы с Юркой рассмеялись.
У преподавателя французского Морозова, несмотря на сравнительно молодой возраст, очень явно выступал животик. Животик почему-то выдавался клинышком, не образуя жировых складок на боках, и Морозов походил на беременную женщину. И ходил он, отклоняясь всем корпусом назад, а животик плыл как бы сам по себе. Когда Морозов встречал Юрку с его плоским животом, подтянутой фигурой и упругой походкой, он останавливался и говорил:
– Юра, у вас изумительно спортивная фигура, - и, как бы извиняясь, добавлял: - А я вот никак не справлюсь со своим весом.
И он похлопывал себя по
– Ничего, - обнадеживал Юрка.
– Жир всегда можно обратить в мышцы.
Ободренный Морозов плыл дальше, а Юрка чертыхался про себя и настроение его портилось бесповоротно, потому что это повторялось в различных вариантах с постоянной периодичностью, и вскоре Юрка стал избегать Морозова. Увидит его издалека и юркнет в какую-нибудь аудиторию или повернет назад. Хорошо, что Юрка учился на английском отделении, и второй язык он выбрал немецкий. Так что встречались они с Морозовым не всякий день.
– А Песиков?
– вспомнил Юрка.
Теперь засмеялись мы с Ляксой.
Песиков Семен Гаврилович преподавал серьезную науку политэкономию. Имел он не только маленький рост, но и щуплую комплекцию. В общем, плюгавенький мужичонка, да еще и с лысиной, по-ленински открывающей лоб. Но человек Песиков был хороший. Лекции читал баритоном, и это немного компенсировало его физическую ничтожность.
Замечательно то, что Семен Гаврилович, рано и успешно защитив кандидатскую диссертацию, никак не мог защитить докторскую, которую не успел защитить при товарище Сталине, и когда главой правительства стал Маленков, он начал править свой труд, сокращая количество цитат Сталина и вставляя то, что нашел в работах Маленкова. А пока сокращал, да правил, руководителем государства стал Никита Сергеевич, который развенчал культ личности, и весь тяжкий труд нашего политэконома пошел насмарку. Песиков, конечно, расстроился, но, потужив с годик, снова взялся за работу и сейчас пишет, полностью убрав все, что касается Сталина, и делая упор и ориентируясь на Хрущева.
– Бедный Песиков, - посочувствовал Юрка.
– А будет еще бедней, если снимут Хрущева и к власти придет кто-то другой, - едко вставил Лякса.
– Кощунственные вещи говоришь, - без всякого выражения произнес Юрка.
– Я помню, - отмахнувшись от Юрки, продолжал Лякса, - как мы на втором курсе сдавали диамат. Пользуясь добротой Семена Гаврилыча, мы заранее положили в столы учебники и потом беззастенчиво драли ответы. После экзаменов мы поднялись на площадку между этажами, откуда следили, когда откроется дверь аудитории и Песиков выйдет. Ждали долго. Наверно, он тоже ждал, потому что, конечно, догадался о нашей наглости. Но молодость победила, Семен Гаврилович, в конце концов, ушел. Мы чуть помедлили и бросились в аудиторию, чтобы забрать учебники. Книги-то библиотечные.
Лякса сделал паузу, давая нам время переосмыслить неприглядную, но такую обычную в студенческой жизни историю.
– Ну и что?
– пожал плечами Юрка.
– Тоже мне удивил!
– Да не в этом дело, - сказал Лякса.
– Когда мы вошли в аудиторию, на преподавательском столе стопкой лежали наши учебники, а сверху записка: "Я надеялся, что хоть кто-нибудь не воспользуется шпаргалкой. Мне стыдно за вас".
– Да, господи, кто на экзамен ходит без шпаргалки!
– сказал Юрка, посмотрел вдруг на меня и с улыбкой
У Алика мы сидели недолго. У всех оставались еще какие-то дела. Лякса уезжал. Вот-вот должна прийти с работы мать, чтобы помочь собраться, а завтра проводить сына, для чего попросила поменять график дежурств. Юрка усиленно зубрил физику и решал задачи, хотя на заочное отделение таких знаний, как на дневное не требовалось, но принципиальный отец заставлял учить, чтобы сынок, не дай бог, опять не осрамился. У меня тоже накопились свои дела.
Я попрощался с Аликом, обещал не теряться и хоть изредка давать о себе знать.
– Alea jacta est , - сказал Лякса, улыбаясь.
– Factum est factum , - ответил я, похвалив Алика за то, что он обратился к латинскому.
Глава 24
Мила Корнеева - любовь и мука. Ложь во спасение. Прощальный визит к Есаковым. Акростих. Маша обвиняет меня в излишнем рационализме и цинизме. Лобода женился. Еще раз о паранормальных способностях человека.
Мила жила с родителями во Мценске. Отец ее заведовал РОНО, мать работала учительницей в средней школе.
Пока Мила еще какое-то время после экзаменов оставалась в общежитии, мы встречались, гуляли, даже успели пару раз сходить в кино, но, когда все ее соседки по комнате разъехались, она тоже засобиралась домой.
Я провожал ее в общежитие, и мы по пути целовались в каких-то подъездах, куда прятались от посторонних глаз. Однажды она предложила мне зайти к ней в комнату, когда там уже никого не было, но я струсил, сославшись на какое-то неотложное дело. Мила мне очень нравилась, но я боялся продолжения наших отношений, зная, что всё может закончиться с моим отъездом.
Я видел, как Мила все больше привязывается ко мне, знал, что сейчас она в моей власти и доступна. Она доверяла мне, и это делало ее беззащитной, но я не мог воспользоваться доверием любящей меня девушки, чтобы минутной слабостью разрушить ее жизнь. Да и слишком свежей в памяти оставалась история Маши и Юрки, а я не хотел для Милы участи Маши Мироновой. Как говорится, exemplis discimus ...
За день до своего отъезда я с почтамта позвонил на домашний телефон Милы. Подошла мать, я представился и попросил Милу. Мать, наверно, знала про меня, потому что она как-то сразу позвала Милу к телефону, и я понял, что Мила ждала моего звонка.
Мила долго не могла сообразить, куда и зачем я уезжаю. Когда я объяснил, что хочу перевестись на тот же факультет в ЛГУ или в пед имени Герцена, до нее стало доходить, что это надолго, и она после затянувшейся паузы растерянно сказала:
– А как же я?
– Я буду приезжать, и мы будем видеться, - пообещал я, потому что не нашелся сказать ничего другого.
– Ты когда едешь?.. Я провожу, - срывающимся голосом сказала Мила.
– Через час, - соврал я, потому что был уверен, что она примчится ко мне, если скажу, что уезжаю вечером или завтра, и тогда мне пришлось бы пускаться в объяснение с надуманными причинами и врать про бессмысленность наших отношений, потому что они не будут иметь продолжения...