Студент
Шрифт:
В такие мгновения я физически ощущал импульс своей воли.
Декан обмяк, глаза его как-то потухли. Я не считал, например, до десяти, как обычно делают многие гипнотизеры, вводя в состояние гипнотического сна свой подконтрольный объект. Я мог бы вообще не подавать голосом какие-то команды. Все обстояло проще. Я знал, чего хочу, и мой мозг подчинялся мне, только мне какому-то другому, и подчинял чужую волю. Все отступило на задний план. Я перестал видеть окружающие предметы, я видел только лицо декана. Он был в полной моей власти, и я приказал:
– Позвоните секретарше и скажете, чтобы она никого к вам не впускала.
Михаил Александрович послушно
Когда я помог в свое время освободиться от головной боли Лике Токаревой из компании Валерки Покровского, мне это стоило достаточных усилий. Но это осталось в том времени, когда я еще не обрел вновь ту силу, которой я обладал до болезни. Сейчас все вернулось, и я мог бы просто, в течение двух минут снять головную боль Михаила Александровича без всякого гипноза, но тогда мне пришлось бы потратить время на долгие объяснения, чтобы преодолеть его недоверие, и он разрешил бы мне эксперимент над собой.
– У вас больше не болит голова. Вы чувствуете прилив сил и у вас хорошее настроение, - пожелал я, провел рукой перед глазами Михаила Александровича и пошел на свое место.
Михаил Александрович несколько секунд сидел молча, как-то по-детски хлопал ресницами, потом сказал:
– А что происходит?
– Голова болит?
– спросил я.
– Совершенно не болит, - удивленно отметил Михаил Александрович и зачем-то даже постучал пальцами по голове.
– Это вы? Гипноз?
– в голосе его угадывалось недоверие.
Я вкратце объяснил ситуацию, немного рассказал о своем умении снять боль с помощью бесконтактного лечения руками, но не вдавался в подробности.
– Что же вы так вот просто взяли и ввели меня в состояние гипноза, а я даже пикнуть не успел?
Теперь он смотрел на меня подозрительно, хотя весь вид его говорил о расположении ко мне. В его голове мелькнула мысль, что человек, обладающий такими гипнотическими способностями, может быть в чем-то опасен и колебался, не зная, как на это реагировать, и я счел нужным успокоить его, коротко рассказав о болезни отца и о том, как я лечил дочь генерала КГБ.
– Знаете, Михаил Александрович, - сказал я.
– Есть какой-то внутренний запрет, которому я подчиняюсь, и я знаю, что никогда не смогу переступить ту грань, за которой начинается зло. И это что-то выше меня.
Не знаю, насколько это все его убедило, но он вдруг сказал:
– Пишите заявление и оформляйтесь, как это положено. Я подпишу.
– Спасибо!
– обрадовался я и, обнаглев, спросил: - Михаил Александрович, у меня еще две просьбы.
Михаил Александрович все также доброжелательно смотрел на меня и ждал, что я буду просить еще.
– Мне бы общежитие?
– Голубчик, трудно, - сказал Михаил Александрович.
– Но уладим. Только в сентябре, когда начнутся занятия...Что еще?
– Я бы не хотел, чтобы о моих паранормальных, как они называются, способностях вы кому-то говорили.
– Это, батенька, не просто. Но ведь все равно узнают.
– Конечно узнают, но постепенно и дозировано, - согласился я.
– Хорошо. Рад был знакомству и уверен, что вы будете достойным студентом нашего факультета.
Против этого я не возражал.
Погода в городе Петра. Жизнь прекрасна. Дворцовая площадь и Зимний дворец. Эрмитаж или Третьяковская галерея? Петропавловская крепость и Английская набережная. Пушкин о Медном всаднике. Ночлег под луной.
Петербуржцы часто сравнивают погоду в Санкт-Петербурге с "лондонским" климатом. Меня предупреждали, что в северной столице конец августа может быть ветреным, а часто ветра превращаются в настоящие ураганы. Но, как говорят умные люди, раз на раз не приходится. Погода стояла в меру теплая, солнечная, только иногда легкие порывы теплого еще ветра гоняли мелкий сор и редкие упавшие листья с начинающих желтеть деревьев. Ветер лохматил волосы людей, они поворачивали лица навстречу, ветер причесывал их, стихал, и они шли дальше.
А, может быть, природа пробовала силу, как бы, примеряясь, чтобы потом обрушиться всей мощью непогоды на город.
С вокзала я ушел в одной только шелковой тенниске, но предусмотрительно взял с собой шерстяной пуловер. Конечно, учитывая неустойчивость погоды в Питере, мне бы здесь не помешал зонтик. Но у меня его вообще никогда не водилось, ходить с зонтом у нас считалось делом нафталинным. Зато у меня в рюкзаке вместе с легким демисезонном пальто, которое мне служило зимой и поздней осенью, лежал плащ. Еще я взял с собой шапку-пирожок из искусственного серого каракуля. Но шапка тоже предназначалась для зимы, и то, если зима окажется морозной, потому что шапки, кепки, шляпы и любые другие головные уборы мы, молодые, тоже почти не носили. А с зонтами ходили люди степенные, старички и старушки, да дамы, и то чаще возраста серьезного. Но дамам простительно - это их аксессуары вроде сумочек, да и зонтики их веселые, не тяжелые черные, а разноцветные, изящные и невесомые.
С легким сердцем человека, сбросившего с себя тяжелый груз, свободного как ветер и довольного жизнью, я порадовался обедом из трех блюд в студенческой столовой, которую нашел в этом же корпусе, и чувствовал себя при этом полноправным членом студенческого сообщества большого города. А съел я полную порцию борща, котлету с двойной порцией макарон и компот из сухофруктов. Все это стоило мне два рубля с полтиной. "На десятку в день можно прожить, - отметил я.
– Стипендия двести сорок пять рублей. Так что, если из дома пришлют, обещали, столько же, - жить можно. Да и подработать не грех". "В общем, жизнь прекрасна и удивительна", - решил я и пошел дальше знакомиться с городом, который теперь стал и моим.
Я ходил по Дворцовой площади, главной площади Ленинграда, размеры которой больше московской Красной площади в два с лишним раза, и дивился на Александровскую колонну, которую Александр Пушкин назвал почему-то Александрийским столпом:
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Воздвиг колонну Монферран по своим же эскизам по указу Николая I в честь победы его брата Александра I над Наполеоном.
Я обошел колонну со вех сторон, чтобы убедиться в том, что она стоит прочно, потому что фотография в путеводителе не давала настоящего представления о ее размерах, и я все удивлялся, как она могла стоять и не падать, если совершенно не закреплена и держится только силой собственного веса. Наконец-то я убедился, что эту махину никаким бульдозером не свалить.