Судьба принцессы
Шрифт:
Потертый скат палатки показался вдали. Лагерь темных жил своей жизнью: орки, тролли и дроу пробегали мимо. Ни одно королевство мира не могло похвастаться таким многообразием рас. На самом деле, это было довольно тяжело — управлять Империей, где жили и орки, приверженцы традиций, и дроу, горделивые и развращенные, и тролли, хитрые и жестокие, и даже люди — чернокнижники, колдуны, ведьмы — загнанные в угол догмами Ордена Света и общественным презрением. А ведь в Темной Империи жили еще немногочисленные свалги (вот бы Ринер вместо интриг занялся вопросом продолжения рода!), могущественные вампиры (хорошо, что их Владыке лень было телеса от кресла отрывать и он не боролся за власть) и пара стай ликанов (редкость, их чаще можно было встретить на границе Рассветного Леса, оно и понятнее — светлые эльфы и вкуснее, и красивее, их и убивать, и насиловать приятнее). Но была одна раса, которая причислялась к темным, жила на территории Темной Империи, однако ею одной не ограничивалась — оборотни. Они встречались и среди людей
Истертая ткань полога дернулась, и Вадерион оказался внутри. Пленник сидел на голой земле, тяжелые стальные кандалы с вязью рун против магии надежно сковывали руки, стирая до костей кожу. Никто не собирался облегчать участь несчастного, как и он, не собирался вести себя мирно. Вадерион усмехнулся, скользнув взглядом по перевернутой миске с водой, которая давно впиталась в сухую землю.
— Гордость стоит смерти от жажды? — поинтересовался он, обходя пленника. Тот был прикован к деревянном столбу в центре, сидел сгорбившись, опустив голову, но как только Вадерион приблизился, тут же поднял на него взгляд, полный ненависти.
— Дитя пустыни не убить жаждой, — процедил он пересохшими потрескавшимися губами, из которых сочилась кровь. Сильные смуглые пальцы сжали кандалы, когда Вадерион сделал шаг к пленнику. Сколько бы тот не хохорился, оба понимали, что один в полной власти другого. Это было унизительно, и Вадерион наслаждался бессилием и подчинением врага, но молчал. Не раскрывал рта и пленник. Его грязные спутанные волосы давно потеряли блеск и красоту, превратившись в серую паклю, из-под которой горели ненавистью узкие карие глаза. По острым скулам ходили гневные желваки, портя благородное, аристократическое, лицо. Даже не зная, кто перед ним, Вадерион без труда смог бы назвать его имя. Но оно и так было известно, ведь именно за ним охотились подданные Императора и именно на него ставили ловушку. Вадерион даже слегка презирал противника — он бы никогда так глупо не попался и не унизился.
Первым продолжительного молчания не выдержал король пустынных эльфов.
— Что ты хочешь за мою жизнь? Золото, женщин?
Вадерион не выдержал и гулко рассмеялся. Его смех — холодный, жестокий — заставил пленника дернуть головой и глянуть с новой порцией ненависти.
— Неужели король Шарэта столь низко оценивает свою голову? Что еще предложите, ваше величество?
— А что Император желает? — усмехнулся Эграл и облизал окровавленные губы. Даже сидя на земле в обрывках одежды, грязный и раненный, он сумел сохранить достоинство и говорил почти на равных. Почти.
— Торгуешься? Как низко.
— Мы оба знаем, что ты оставил меня в живых, чтобы что-то получить. Назови цену?
Вадерион, не мигая, смотрел на поверженного врага. Три года выматывающих боев, три года они видели лишь кровь и отрубленные головы и руки, выпущенные кишки. Едва ли половина армии Темной Империи осталась в живых. Южная война обошлась Вадериону и его подданным дорогой ценой, но теперь, когда змея была обезглавлена, Император не сомневался в победе. Впрочем, он не сомневался в ней и полгода назад, после последнего, решающего сражения. Пустынные эльфы проиграли, и пленение их короля лишь ускорило осознание этого. Эграл не понимал, что уже заплатил цену: Вадериону было все равно, мертв правитель Шарэта или нет, войну он выиграл, а больше ему ничего не нужно, отомстил он сполна, наблюдая за униженным и поверженным противником. Возможно, стоило бы даже его отпустить, чтобы насладиться этим зрелищем: король пустынных эльфов, трусливо поджав хвост, возвращается в Шарэт с остатками своей некогда великой армии. Если то, что Вадерион успел узнать о пустынны эльфах, верно, то Эгралу не простят плен и откуп. Слабые в песках не выживали. Впрочем, как и в Темной Империи.
Вадерион вытащил из-за пазухи чистый пергамент и перо с чернильницей, положив их на землю перед Эгралом.
— Пиши. Кому хочешь и что хочешь. Если через месяц не предоставишь выкуп, я отдам тебя воинам. Думаю, мои подданные придумают множество пыток для тебя и до хрипоты будут спорить о способе убийства.
Вадерион резко поднялся и направился к выходу. За тонким пологом палатки он видел тени — короля пустынных эльфов охраняли днем и ночью.
— Ты так и не назвал цену.
— Удиви меня. — Вадерион играл с ним, как пантера с хорьком. То следит, то выпускает когти, а несчастный зверек пытается переиграть ее.
— Хочешь лосскую руду? — выпалил Эграл, откидывая назад серые космы. Несмотря на бессмертие, даже лицо выдавало его настоящий возраст, однако яростная душа, присущая всем пустынным эльфам, и горячая голова явно мешали опытному правителю продемонстрировать свою мудрость. Или он
— Зачем мне ваша лосская руда? В мире больше нет кузнеца, способного выковать из нее меч, Миэрэн Харт мертв. К тому же, — заметил Вадерион, касаясь пальцам ножен на поясе, — у меня уже есть непобедимый клинок.
Карие глаза, не отрываясь, следили за каждым его движением. Страха не было в них, не было в выражении лица или в жестах — было в этой болезненной внимательности. Вадерион даже позволил себе мысленный победный оскал: долгая война стоила этих мгновений. Он вновь победил.
— Я хочу увидеть, какую цену ты назначишь за свою голову. Удиви меня, — вальяжно повторил Вадерион и исчез в сумраке заката.
* * *
Сколько бы он не наслаждался войной, но не мог отрицать, что она отнимает немало сил. Для пленника месяц наверняка тянулся долго, для Вадериона — пролетел быстрее дракона. Он жил войной: ее бытом, ее проблемами, ее воинами. Он уже не помнил, когда последний раз открывал бутылку вина, но он не жалел об этом. Если война с кочевниками была ленивой и неспешной — прогулка для Императора, — то пустынные эльфы выжали из темных все соки. Проходя по лагерю, Вадерион видел много закаленных воинов, но и много — уставших. А ведь они воевали, по сути, не за что: они не отправятся вслед за отступающими эльфами в пустыню, а с земель кочевников, которые и стали полем боя, брать нечего. Надежды на выкуп Вадерион тоже не оставлял. Темным нужно было кое-что другое, хотя он бы соврал, если бы сказал, что ему не интересно, что же написал Эграл. Ладно, если король пустынников его разочарует, отдаст его на потеху толпе — хоть простые воины отведут душу, а сам Вадерион еще больше унизит противника.
За день до конца срока, отпущенного Императором, прибыли посланцы из Шарэта. Закутанные в шелка пустынные эльфы выглядели слишком вычурными посреди одетых в шкуры орков и диких троллей в одни набедренных повязках. Даже дроу изменили своей вечной любви к роскоши и облачились в практичные кожаные и кольчужные доспехи. На их фоне пустынники напоминали фарфоровых кукол, чем непременно воспользовались темные, принявшись гоготать (преимущественно, конечно, орки и тролли, хотя даже дроу и оборотни не удержались от улыбок). Гостей встречали в лагере враждебно, но не трогали — так велел Император. Вадерион принимал посланцев в своей палатке, отличавшейся от палатки, где держали Эграла, как дракон от ящерицы. Здесь все, от походного трона до роскошной ткани полога кричало о величии. Пустынные эльфы, едва войдя внутрь, тут же глубоко поклонились Императору. Восседающий на троне Вадерион презрительно спросил:
— Чем же вы собираетесь откупиться от победителей?
Вперед выступил один из пустынных эльфов, взгляд которого так и лучился лестью. Он вновь поклонился, но улучив нетерпение на лице Темного Императора, заговорил. Речь его лилась шелковым потоком.
— Темных ночей правителю Темной Империи. Дети Шарэта посланы были волей Забытых Богов и короля своего, дабы почтить вас, ваше императорское величество. Палящее солнце пустыни не смогло бы остановить нас на пути к вам, чтобы преподнести в дар великое сокровище, ибо только оно может сравниться с тем даром, который ваше императорское величество сделает нам, отпустив на волю нашего благословленного Забытыми Богами короля, — на этом моменте эльф наконец прервал свой монолог, порадовав всех присутствующих его краткостью, и сделал жест соотечественникам открыть шкатулку, которую до этого держал один из них. Совсем еще юный пустынник сделал несколько шагов вперед и, преклонив колено, распахнул верхние створки резного малахита. Присутствующие в палатке темные эльфы — сестры Лар’Шера и еще пара лордов помельче — ахнули, не удержались ни сдержанные Нельгелла с Нивеной, ни мужчины, и даже Гортог с одним из тролльских вождей переглянулись. Ни один мускул не дрогнул на лице Вадериона, когда он увидел кровавые самоцветы, которые возлежали — по-другому не скажешь — на бархатной подушечке. Неограненные, неидеальные — несведущему они показались бы пустышками, но даже его взор оказался бы прикован к этим камням. Кровавые камни — так их называли. Эти уникальные самоцветы можно было найти лишь среди залежей лосской руды на далеком юге. В мире было известно лишь о двух таких камнях: один украшал корону правителей Керианы, страны драконов, а второй бы инструктирован в королевскую усыпальницу в Вечном — теперь уже Проклятом — Лесу, где когда-то жили первые эльфы. Существовала даже легенда, что кровавые камни — это застывшая кровь погибшего много лет назад великого правителя темных, который, якобы, когда-то смог победить всех светлых. Так как после Великого Нашествия таких уникумов в истории не наблюдалось, а что было до вторжения демонов, неизвестно, то легенда так и осталась легендой. Тем не менее, кровавые камни, несмотря на их загадочное происхождение, оставались самыми редкими самоцветами в мире. К тому же, как и лосская сталь, они обладали поразительным свойством поглощать или отражать магию, защищая своего владельца. И последнее — они действительно были красивыми, это признал даже далекий от всего подобного Вадерион. Камни притягивали взгляд — и это в необработанном виде!