Судьба, судьбою, о судьбе…
Шрифт:
Поднимаясь все выше и выше, мы миновали горную деревушку в десять-двенадцать домов, укрытых тенью смоковниц, над черепичными крышами которых уже вился смолистый дым еловых шишек. На отдаленных вершинах над чернеющими задумчивыми соснами высвечивались белые часовенки. Прозрачный чистый воздух проникал в душу, и душа обретала силу и радость бытия.
Жасинто, ехавший впереди на своей серой лошади, то и дело вздыхая, восклицал: «Какая красота!»
Следуя за ним
«Какая красота! Наконец, наконец мы дома. И мы останемся здесь, с тобой, приветливая, благодатная, дышащая покоем и плодородием Сьерра, благословенная среди всех прочих гор и горных хребтов!»
«Да, похоже, Париж со всей его изощренностью, цивилизацией, утонченной чувственностью и свободой нравов, а скорее, откровенной безнравственностью, которой он дышал в те годы, более чем надоел Эсе де Кейрошу — консулу Португалии, и он последние десять лет жизни явно скучал в утопавшем в зелени парижском особняке, мечтая о возвращении на родину к своим пенатам, если с такой сердечной нежностью описывал милую его сердцу и уму родную Португалию», — подумала я.
Резкий телефонный звонок вернул меня из Парижа конца девятнадцатого века в Россию конца двадцатого.
— Лилечка, — услышала я в трубке, — это Сережа.
Несмотря на большую разницу в возрасте, Сережа Гончаренко — автор нашей редакции — всегда называл меня, естественно, с моего молчаливого согласия, Лилечкой. А почему нет? Ведь называла же я шестидесятилетнюю Инну Юрьевну Тынянову — Инночкой, когда мы работали над ее переводами.
— Ты меня слышишь? Извини, что звоню так рано и отрываю тебя от работы. Но тут вот какое дело. Мне предложили выступить с докладом в Пенне…
— Где, где? — перебила я его.
— В Италии, на международном симпозиуме, который должен состояться в городе Пенне двадцать седьмого ноября этого, девяносто восьмого, года по случаю получения Нобелевской премии португальским писателем Жозе Сарамаго. Естественно, я отказался — я же не португалист — и посоветовал обратиться к тебе. Сказал, что ты не только португалист-переводчик, но и бывший редактор издательства «Художественная литература», и член Союза писателей России — это для них очень, очень важно.
Я молча слушала его.
— Италия пришлет тебе персональное приглашение, — продолжал он, — оплатит проезд туда и обратно, а также проживание и питание в гостинице, ты слышишь?
— Слышу, слышу, но не знаю, что ответить. Это так неожиданно. И что, я из России поеду одна?
— Да нет, с тобой поедет группа российских писателей. Кто точно, я не знаю, но они едут по своим делам, а ты поедешь по своим. Все подробно тебе расскажет (и он назвал фамилию, которую я уже не помню). Я ему дал твой телефон. Только не отказывайся, слышишь? Не отказывайся!
— Да я ведь Сарамаго не переводила, вернее сказать, получив от него книги и письмо с предложением что-нибудь из присланного перевести, отказалась, сославшись на то, что перевожу роман Алвеса
— Ждать звонка, писать доклад и ехать в Италию! Если, конечно, завтра ты не сдаешь перевод. Кстати, а над чем ты сейчас работаешь?
— Перевожу последний, посмертно изданный роман Эсы де Кейроша «Город и горы». Ты должен знать Эсу по гослитовскому тому БВЛ [47] , да и нашему двухтомнику.
— И сроки поджимают?
— Да нет, пока я еще даже не определилась с издателем. Надеюсь, как всегда, на поддержку Португалии, я имею в виду оплату моего труда.
47
Библиотека всемирной литературы, серия II, том 127.
— Ну, тогда сам Бог велел тебе ехать в Италию. Жди звонка, тебе позвонят обязательно.
И мне позвонили и подтвердили все слово в слово. Доклад надо сдать в Москве в первых числах октября на перевод. А лететь в Италию — в ноябре.
Так вот, хорошенько обдумав, я решила сесть за доклад. А уж когда пришло и персональное приглашение, в котором, как теперь говорят, все было включено (и к тому же бесплатно!), от «Организационного комитета» города Пенне, где должен был состояться международный симпозиум по случаю получения Нобелевской премии португальским писателем Жозе Сарамаго, я по-настоящему порадовалась своей востребованности специалиста, да еще на международной арене.
Правда, на дворе был девяносто восьмой год. И этим все объяснялось. Ведь в советское время подобная миссия профессионалам, как правило, не выпадала. Зарубежные поездки совершали чиновники от литературы, пользуясь подготовленным для них докладом — над которым, естественно, трудился профессионал, — что и позволяло им подменять профессионала в любой сфере деятельности. Ведь один из бывших директоров «Худлита» даже вычеркнул мою фамилию из состава членов правления «Общества дружбы СССР — Португалия» и четко вписал свою собственную, когда получил бумагу из «ССОДа» с просьбой подтвердить мою кандидатуру на следующий срок.
— Шо это ваш шеф, — нарочито грубо спросил меня по телефону секретарь «Общества дружбы СССР — Португалия» Игорь Ермолаев. — Языка не знает, страны тоже, но желает прошвырнуться в Лиссабон? Нам же нужен португалист, человек, которого уже знают в стране!
Вот и Рэм Викторович Хохлов, ректор Московского государственного университета, возглавлявший в те годы «Общество дружбы СССР — Португалия», планировал именно со мной, владеющей языком и знающей страну, деловую поездку в Лиссабон, никак не думая, что я, как в сказке, обернусь директором «Худлита».