Судьба. Книга 3
Шрифт:
Воцарилось молчание. Дайхане, потупившись, не глядя друг на друга, завздыхали. Слова Сергея вернули их к недоброй действительности. И хотя это были правильные слова, с которыми в глубине души соглашался каждый, собравшиеся недовольно хмурились. Ну посмеялись немного — кому от этого убыток? Плакать ещё вперёд времени хватит. Сами, что ли, идут на эту войну, будь она неладна? Арчин гонит, мулла гневом аллаха стращает. Да и поговаривают, что можно добром разжиться на войне — кому добро лишним было? Конечно, умирать раньше положенного никому не интересно, да кто знает, кому сколько отмерено. Срок твой не пришёл,
Клычли, у которого было своё на уме, вернулся к прерванному разговору.
— Вы, яшули, немножко ошиблись. Тот человек, который баранов искал, ничего общего не имеет с поэтом Махтумкули. Махтумкули был великим туркменским поэтом и жил двести лет назад. Неужели вы в молодости не пели:
Махтумкули, живу в томлении жестоком. От вздоха моего земля сгорит до срока. Я помощи молю аллаха и пророка Держал я путь к звезде, но прибыл на луну.— Ай, сынок, может быть, и пели — сейчас не вспомнишь, — сказал старик.
— Вот у этого знаменитого Махтумкули был племянник — мулла Зелили, — продолжал Клычли. — Он тоже сочинял стихи и славился, как бесстрашный воин и прекрасный поэт. Обратите внимание, яшули, я не случайно подчёркиваю, что Зелили был муллой, воином и поэтом. То есть он разбирался достаточно хорошо во всех сторонах жизни. Вы сказали, что ишан Сеидахмед обещает чин праведника каждому, кто погибнет на войне. Послушайте, что по этому поводу сказал Зелили:
Нелёгок груз напрасного укора, Однако смерть ещё страшней, без спора. Муллы тот свет расхваливают хором, Но сами — не торопятся туда.Вы поняли смысл этих слов?
— Как не попять, сынок, понял.
— И после этого всё равно пойдёте на войну?
— Пойду, сынок, пойду.
— Думаешь, станешь праведником и попадёшь в рай, прямо в объятия красавиц-пери?
— Если нам на этом свете красавиц не досталось, то куда уж нам мечтать о пери, — невесело заметил один из дайхан.
Второй тяжело вздохнул.
— Говорят, ишан Сеидахмед собирается на паломничество в Мекку. Наверно, не пошёл бы в такую даль, будь поближе возможность стать праведником.
— Правильно! — сказал Сергей. — Оказывается, вы хорошо разбираетесь, где — правда, а где — её двоюродный брат. Зачем же идёте сами на войну?
Собравшиеся охотно заговорили:
— Разве нас оставят в покое?
— По аулам арчины с джигитами разъезжают, всех отправляют — кто хочет и кто не хочет.
— На войну не пойдёшь — к Ораз-сердару на расправу тащут!
— Кому по своей воле охота на смерть идти?
— Двух жизней человеку не дано.
— Арчины и муллы не дают нам покоя.
— Неужто расправиться с ними не в силах? — бросил Сергей.
— Будь они одни — дело другое. За ними Ораз-сердар стоит!
— Не бойтесь Ораз-сердара. Нынешней же ночью в Мары не останется ни Ораз-сердара, ни кого другого. Потому они так и торопят вас.
— А
— Мы?
— Да, вы.
— Скрывать не буду, мы большевики. И сидим здесь для того, чтобы вас от смерти уберечь. Если вы питаете ненависть к большевикам, можете нас убить — вас много, а нас всего трое.
Дайхане неуверенно заулыбались.
— Нам не за что большевикам мстить.
— Зла от них не видали!
— Наоборот — на правильный путь наставляете.
— Мы не ставим себе целью убивать людей!
Поняв, что наступил благоприятный момент и для того, чтобы решиться, дайханам не хватает самой малости, Клычли встал.
— Послушайте меня, братья, — сказал он. — Я учился в медресе ишана Сеидахмеда и не хуже него разбираюсь в событиях. Я дам вам единственно правильный в вашем положении совет: идите по домам. Всем, кто встретится вам на пути и в ауле, говорите, что белые бегут из Мары, к завтрашнему утру никого из них в городе не останется. А те из вас, кто перейдёт на сторону красных, поступят ещё лучше — всегда приятнее догонять, чем убегать, а догонять будут именно красные.
Выслушав Клычли и задав ему несколько вопросов, дайхане подумали, почесали затылки, посовещались и — повернули назад.
Стремясь хоть как-то настроить дайхан против красных, белые начали распространять слухи, что четырнадцатого августа до полудня красные перережут всё население, включая стариков и детей. Те правоверные, кто не хочет гибели своим близким, пусть вооружаются и выступают против красных.
Агитаторы большевиков, действуя против врага его же оружием, стали утверждать, что всех, уцелевших после полудня, красные будут считать своими друзьями. Естественно, после полудня надо опасаться белых, которые в свою очередь станут вырезать население.
Дело не обходилось без стычек. То там, то тут вспыхивала перестрелка между джигитами Ораз-сердара, посланными вылавливать «большевистских крикунов», и агитаторами красных. Люди, растерявшиеся от противоречивых слухов, метались, не зная, что делать. Было похоже, что они с одинаковым недоверием относились и к белым и к красным. Во всяком случае, убитым в перестрелках сочувствовали равно и хоронили и белых и красных.
После взятия красными частями Байрам-Али, крупное сражение произошло на берегу сухого протока Мургаба между городами Байрам-Али и Мары. Марыйские улицы наполнились раненными. Красные подступали к городу. Слова Клычли оказались пророческими: после полуночи джигиты Ораз-сердара стали разбегаться. По пути они грабили на окраинах дома горожан, тащили вещи и девушек. Это вызвало активное противодействие даже со стороны тех, кто до сих пор сочувствовал белым. Многие мародёры нашли свой бесславный конец под ударами разъярённых горожан.
Утром шестнадцатого августа белые оставили, Мары. Они отступали так поспешно, что не успели расправиться с арестованными. Когда Черкез-ишана освободили, он сразу же закричал: «Дайте мне в руки белое знамя!» С белым знаменем в руках он заявился в штаб красных, торжественно пожимая руки всем, кто ему встречался. А после его видели то в одной, то в другой части города, где он, собрав вокруг себя людей, убеждал их, что всем нужно вывешивать белые флаги в знак того, что красные пришли с добрыми намерениями.