Сумерки Эдинбурга
Шрифт:
Иэн судорожно выпрямился в кресле, будто и не спал, ожидая увидеть стоящую перед ним мать. Но комната была пуста, огонь в камине потух, превратившись в тускло мерцающие угли. Плечо саднило, и, когда Иэн потянулся, чтобы растереть его, в голове само собой возникло продолжение стихотворения Бёрнса:
Я понимаю и не спорю, Что человек с природой в ссоре, И всем живым несет он горе, Внушает страх, Хоть все мы смертные и вскоре Вернемся12
Роберт Бёрнс. К полевой мыши, разоренной моим плугом (пер. С. Я. Маршака)
Кроме негромкого потрескивания умирающего огня в комнате раздавался лишь гул бушующей за окном метели и стук снега о стекло. Интересно, подумал Иэн, а здесь, в Эдинбурге, человек тоже поссорился с природой или же во всем виновата она сама, потому что человек — всего лишь очередной хищник, но только иного порядка?
И тут на него накатила злость — причем Иэн потрясенно понял, что злится он не на тех, кто виноват в смерти его родителей, а на самих отца и мать. За то, что погибли, что оставили на него сломленного Дональда. В это мгновение он испытал страстное презрение и к брату — может, лучше бы и он погиб в том пожаре? Или даже они оба?
Но уже в следующее мгновение Иэн устыдился этих мыслей. Он вспомнил светлые беззаботные годы жизни в горах. Неужели все это было лишь миражом, порожденным дымкой времени и памяти? История их семейной жизни вдруг показалась Иэну страницами, которые кто-то вырвал из книги его жизни. Резко поднявшись с кресла, он отдернул шторы и стал всматриваться в царившую за окнами темноту. Снег клубился вокруг газовых фонарей Виктория-террас, осеняя белым нимбом желтые язычки пламени.
Было ясно одно — вспять время не повернешь. В ушедшие дни не вернуться — остается лишь хранить память о них, упорно шагая в будущее. По крайней мере, мрачно подумал Иэн, у него есть расследование. В погоне за преступниками все остальное отступало, и у него появлялась цель. Замерев у окна, он стал ждать рассвета.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Мужчина во фраке раскинул руки над сценой Королевского театра и шагнул в круг прожектора. Склонив голову набок и подставив лучу света свои глянцевые черные волосы, он вперил взгляд в темноту зала. Каждая женщина почувствовала, что он смотрит прямо на нее, каждый мужчина неловко заерзал в кресле. Месье Жак Лекок одарил завороженную публику широкой улыбкой, обнажив блеснувшие в свете прожектора белые, как китовый ус, зубы. Сердце каждой женщины в зале вздрогнуло, каждого мужчины — упало. Гипнотизер был отлично сложен, его элегантную фигуру облегал безупречный черный фрак с белым накрахмаленным кушаком. Густые волосы поблескивали в свете прожектора, как бока вороного жеребенка, туфли были начищены до ослепительного блеска. Но главное заключалось не в этом. Одно присутствие этого мужчины на сцене притягивало к ней сосредоточенное внимание. Лиллиан почувствовала, как против своей воли поддается его соблазнительным чарам.
— Многие ли тут верят в силу человеческого разума? — спросил мужчина густым низким голосом с сильным акцентом, который красноречиво выдавал его галльские корни.
По залу пронесся приглушенный шум. Месье Лекок поднял руку, и вновь воцарилась тишина.
— В природе человеческой нет более естественного состояния, чем желание, — объявил
Он остановился и опустил взгляд на рассевшихся в первом ряду дам, которые тут же зарделись и стали пересмеиваться. Месье Лекок перешел на другую сторону сцены и поднял глаза к ложе, в которой сидела Лиллиан. Она почувствовала, как по шее поднимается волна жара и вспыхивают щеки.
— Однако сила человеческого разума еще не изучена должным образом, — продолжил гипнотизер, — а между тем она способна побороть не только желание, но даже боль, страдания и множество других скорбей нашей жизни. Кто из вас верит в силу разума человека?
— Я! — выкрикнул молодой человек из третьего ряда, и все взгляды немедленно обратились к нему. Он сидел рядом с очень красивой девушкой в легком голубом платье с обрамленным светло-русыми кудряшками личиком. Было ясно, что своим выкриком юноша надеялся произвести на нее впечатление. В зале раздались смешки, некоторые дамы распахнули веера и прикрыли ими лица до самых глаз.
Месье Лекок улыбнулся:
— И как же вас зовут?
— Филлип! — голос смущенного всеобщим вниманием юноши дрогнул.
— Имя достойное короля! — без улыбки отметил гипнотизер, на что зал отреагировал взрывом несколько нервного смеха.
Юноша тоже засмеялся, но на его лице читалось не веселье, а беспокойство.
— Не согласитесь ли помочь мне продемонстрировать удивительные возможности человеческого разума, Филлип? — добродушно спросил месье Лекок, потирая руки.
— С удовольствием! — выкрикнул Филлип дрогнувшим голосом чуть громче, чем это было необходимо.
— Очень хороню, — ответил гипнотизер, одарив дам еще одной ослепительной улыбкой, — не соизволите ли подойти ко мне, Филлип?
Юноша встал с кресла, поправил кушак и пригладил свою и без того безукоризненную прическу. Прежде чем начать пробираться к проходу, он подхватил руку своей спутницы и картинно коснулся ее губами. Окружающие дамы завздыхали при виде столь галантного жеста, а их спутники сморщились от его театральности. Филлип был симпатичным молодым человеком с волевым подбородком и красивым аристократическим носом — разве что слегка не вышел ростом. По пути к сцене он споткнулся и чуть было не упал, но смог сохранить равновесие и спустя минуту уже взбежал наверх к месье Лекоку.
Тот встретил юношу крепким рукопожатием и дружески похлопал его по плечу.
— Дамы и господа, наш первый отважный доброхот этим вечером — Филлип!
Зал отозвался жидкими аплодисментами. Царившее в воздухе напряжение было не менее густым, чем знаменитый эдинбургский туман. Публика подалась вперед — огромный, снедаемый любопытством зверь, вперивший свой взгляд в сцену. Служитель вынес из-за кулис простой стул с прямой спинкой и после кивка месье Лекока удалился.
Рядом с широкоплечим, с львиной гривой черных волос гипнотизером Филлип выглядел совсем худым и тщедушным. Лиллиан подумалось, что мощная мускулистая фигура месье Лекока — один из секретов эффектности гипнотизера. Казалось, он подавляет собой юношу, и тот буквально на глазах уменьшается в росте — гипнотизер же, напротив, растет.