Сумерки Эдинбурга
Шрифт:
— Видели, может, чтобы он с кем-нибудь тут разговаривал?
Бармен принялся старательно натирать внутренность одной из кружек, обдумывая вопрос. Иэн подумал, что после этой процедуры кружка станет заметно грязней, чем до нее. Он с детства питал отвращение к грязи и беспорядку, и тетушка Лиллиан нередко над этим подтрунивала. Иэн изо всех сил старался скрыть эту особенность своего характера от коллег-полицейских, опасаясь насмешек. Свои причуды лучше держать при себе.
— Народу навалом было, по пятницам всегда так, — сказал бармен. — Он вроде как болтал с парнем,
— А описать этого человека можете?
— Да особо не приглядывался. Глаза светлые, кажись.
— Видели такое раньше? — Иэн вытащил из кармана полученную от Дерека карту и протянул ее бармену.
Бармен вгляделся и покачал головой:
— Не-а. Чуднaя, видать, колода-то, приятель.
— И раньше вам видеть ее не случалось?
— Я ж сказал уже, что не видел ничего подобного. Я б такое не забыл.
Дверь в помещение распахнулась, и в паб ворвался сержант Дикерсон. Завтракавшие посетители сопроводили полицейского в полном обмундировании опасливыми взглядами.
— Прошу прощения, сэр, — выпалил Дикерсон, задыхаясь от бега, — но я подумал, что вы захотите это узнать. Жертву опознали, звать его…
— А знаете, сержант, — перебил Иэн, крепко ухватившись за его предплечье, — почему бы нам не пройтись?
Он довел растерянного полицейского до выхода и, вытолкнув его на улицу, вышел сам, плотно затворив за собой дверь. От прохладного воздуха пульсирующая в голове боль как будто немного утихла. Из-под деревянных колес проезжающей мимо повозки с овощами взметнулся фонтан воды, и Иэн быстро отодвинул Дикерсона под карниз крыши паба. Бледное солнце робко пыталось выглянуть из-за густой завесы туч, дождь утих — по крайней мере пока.
— С-сэр? — выдавил из себя Дикерсон, вытаращив свои голубые глаза.
— Полагаю, наслаждающиеся ланчем не слишком-то хотят выслушивать подробности вчерашнего убийства. Но еще важнее другое — не стоит раскрывать эту информацию до тех пор, пока мы не сообщим о случившемся семье убитого бедолаги.
— Прошу прощения, сэр, — сказал сержант. Казалось, он вот-вот расплачется. На вид Иэн дал бы ему года двадцать четыре, но из-за своего бледного лица и рыжих волос Дикерсон выглядел и того младше. Иэн вдруг вспомнил себя в свой первый год на службе и успокаивающе положил руку сержанту на плечо:
— Не берите в голову — просто постарайтесь не забыть об этом в следующий раз, хорошо?
— Точно так, сэр, прошу прощения, сэр.
— Ну, так как же его зовут?
— Да, точно! — возбужденно воскликнул сержант и выхватил из кармана блокнот. — Роберт Тирни, сэр. Тело опознала сестра. Увидела фотографию в газете, ну и все такое.
— Адрес его есть?
— Сестра сказала, что на Лондон-роуд жил.
— Прекрасно, — кивнул Иэн. — Сейчас закончим здесь и…
Его прервал громкий злой вопль из недр паба и раздавшийся вслед за этим грохот падающих столов и стульев. Через распахнувшуюся настежь дверь на улицу выскочил Дерек Макнайр, преследуемый по пятам пожилым мужчиной с заткнутой за воротник салфеткой, которая развевалась у него под подбородком, словно безумная
— Стой, ворюга! — кричал мужчина, воздевая над головой сжатые кулаки. Увидев инспектора с сержантом, он завопил: — Паршивец залез ко мне в карман!
Иэн и Дикерсон бросились следом, но тут Дерек нырнул в лабиринт виндов и клоузов, ведущих к Лонмаркетскому рынку. Отыскать кого-то в этом сплетении проулков было попросту невозможно, и все же Иэн с Дикерсоном сделали все, что могли, прежде чем признать свое поражение и вернуться к пабу по полого поднимающейся в гору улице. Там их встретил взбешенный мужчина, из-за воротника которого понуро, словно белый флаг, по-прежнему свисала белая льняная салфетка.
— Проклятый бродяжка стянул мой кошелек! — выпалил он, брызгая слюной.
— Если хотите, провожу вас в участок, и вы заявление напишете, — сказал сержант Дикерсон, задыхаясь после нелегко давшейся ему погони. Иэн тоже запыхался, и к нему вернулась головная боль.
— Не хочу я никаких заявлений писать! — Пожилой джентльмен побагровел. — Я свой кошелек вернуть хочу, и немедленно!
— Сколько там было? — поспешно спросил Иэн, боясь, что старика того и гляди хватит удар.
Тот уставился на инспектора. Взлохмаченные пучки седых волос, обрамлявшие почти совсем голую макушку, подрагивали на ветру, как крохотные серые паруса.
— Десять шиллингов и два пенса.
— Что ж, пожалуйста, — сказал Иэн, доставая из кармана монеты. Пересчитав, он вручил их изумленному джентльмену.
— Я не могу этого взять! — возразил тот.
— Считайте, что я дал вам в долг, — сказал Иэн, — до тех пор, пока мы не отыщем кошелек.
— Когда мы его отыщем — если это вообще выгорит, — там и гроша ломаного не останется, — пробормотал сержант Дикерсон, однако мужчина неожиданно широко осклабился, показав зубы не менее серые, чем остатки его шевелюры.
— Вы, сэр, ученый человек и джентльмен, — заявил он с полупоклоном, — и отныне я перед вами в неоплатном долгу.
В дверях паба появился бармен. Его лицо было багровым.
— Уши паршивцу откручу!
— Чтобы добраться до ушей, сперва надо его самого поймать, — строго заметил пожилой мужчина, прежде чем исчезнуть вслед за барменом внутри паба.
Дикерсон покачал головой, по-прежнему задыхаясь:
— Вы не сможете вечно покрывать этого маленького бандита. Я таких хорошо знаю, так что…
— Прошу вас, сержант, — прервал его Иэн, — не сейчас.
Голова раскалывалась, колени дрожали, и ему страстно хотелось как можно скорее укрыться в стенах своей квартиры — задернуть шторы, запереть дверь и остаться одному.
Повернувшись к дверям паба, Иэн услышал, как сержант Дикерсон едва слышно пробормотал что-то у него за спиной, и резко развернулся:
— Скажите-ка мне кое-что, сержант.
— Да, сэр? — Дикерсон вытаращил глаза и приоткрыл рот.
— Вам когда-нибудь приходилось жить на улице?