Сумерки Эдинбурга
Шрифт:
— Э-э… нет, сэр.
— Тогда сделайте мне одолжение и позвольте вести это расследование так, как я считаю нужным.
— Конечно, сэр… Прошу прощения, сэр.
Иэн развернулся и пошел в паб, оставив сержанта на улице среди цокота конских подков и выкриков торговцев:
— Свежий кресс-салат — два пучка на пенни!
— Фиги! Пышные и спелые! Кому фиги!
— Нипс и таттис [10] — свежей не найдешь!
Дикерсон пригладил волосы, одернул мундир и пошел вслед за Гамильтоном внутрь «Зайца и гончей».
10
Продавец
С противоположной стороны оживленной улицы за ним внимательно проследила пара глаз — все видящих и при этом остающихся совершенно невидимыми в людском круговороте Эдинбурга.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Из паба Иэн отправился прямиком в морг, чтобы осмотреть тело Бобби Тирни. Чистый и ровный след, охватывающий шею трупа, красноречиво свидетельствовал о лигатурном удушении. Аккуратно измерив след, Иэн отметил, что он полностью соответствует тому, что остался на теле Стивена Вайчерли, — чуть меньше двух сантиметров шириной. Глубокий пурпурный след был непрерывным и ровным, а значит, в качестве орудия убийства использовался явно не ремень или какая-нибудь другая подобная вещь с пряжкой или узором, который в таком случае непременно отпечатался бы на коже.
Тирни был здоровяком — даже мертвое, его тело угрожающе бугрилось мускулами. Эдинбург был полон таких вот бобби тирни, молодых озлобленных ирландцев, которые только и искали возможности вспылить по любому поводу и отметелить обидчика. Однако на этот раз досталось ему самому — и, похоже, все произошло достаточно быстро. Осматривая тело, Иэн не нашел ни единого синяка, ссадины или пореза, которые указывали бы на продолжительную борьбу.
Глядя на белое как мел лицо Тирни в блеклом свете, проникающем сквозь высокие окна морга, Иэн внезапно почувствовал себя опустошенным. Перед ним были сила, молодость и энергия, которые в мгновение ока превратились в кусок безжизненной плоти, распластанной на каменном столе в сырых стенах городского морга. Радостное возбуждение, охватившее Иэна, когда он получил свое первое дело в качестве главного следователя, отступало тем дальше, чем глубже он проникался размышлениями о том, кто мог осмелиться лишить другого человека жизни, а кроме того как, когда и почему это случилось. Тирни был типичным громилой, которому вполне могло бы не повезти в драке с таким же, как он, забиякой, но здесь крылось что-то совсем другое. Его убийца действовал быстро, бесстрастно и, как подозревал Иэн, запланировав все заранее. Был ли Бобби загодя выбранной жертвой или ему просто не повезло?
Эти мысли не оставляли Иэна и по пути на встречу с Джорджем Пирсоном в «Белом олене» — почтенном заведении к северу от рынка Грассмаркет. В равной степени любимый и студентами, и преподавателями Эдинбургского университета, «Белый олень» был старейшей таверной Эдинбурга, впервые открытой в начале XVI века (а скорее всего, и гораздо раньше).
Царивший в помещении шум по своей плотности вполне мог соперничать с завесой табачного дыма, в клубах которого Иэн все же смог разглядеть Пирсона, усевшегося в дальнем углу с пинтой пива у локтя. Библиотекарь был всецело погружен в толстую книгу со старинного вида зеленой обложкой, а его и без того крупные глаза казались за стеклами очков в проволочной оправе еще больше.
Посетители «Белого оленя» были так же непохожи друг на друга, как и темы их разговоров. До пробирающегося мимо столов Иэна доносились обрывки разговоров о политике, спорте, бизнесе и любви. Помимо студентов и преподавателей
Пирсон тоже смог разглядеть Иэна поверх голов и махнул ему рукой.
— Правду сказать, по субботам я редко сюда заглядываю — то еще удовольствие для ушей, правда? — заметил он, когда Иэн добрался до столика и уселся напротив.
— Да, шумновато здесь.
— Что с вами случилось? — спросил Джордж, взглянув на лоб Иэна.
— Выпал случай испытать закон гравитации. Рад сообщить, что он по-прежнему действует.
Библиотекарь издал странный пронзительный смешок.
— Разрешите мне сделать первый заказ. Что пить будете?
— То же, что и вы, — это ведь крепкий эль?
— Уже несу, — сказал Пирсон.
Иэн смотрел, как библиотекарь проталкивается к стойке. Парень с девушкой из-за соседнего стола, под которым устроился маленький белый терьер, улыбнулись Иэну, их лица светились румянцем юной любви. Оглянутся ли они много лет спустя на радость этого дня и удивятся ли тому, как быстро все растворилось в прошлом? Отогнав темные мысли, Иэн снова обернулся к библиотекарю, который пробирался между переполненных столов.
Пирсон был типом странноватым, но Иэн видел, что он может оказаться полезен. Поначалу энтузиазм библиотекаря вызвал у молодого инспектора подозрение, однако было в нем и то, что определенно располагало к доверию, — очевидное простодушие и полное отсутствие второго дна. Правда, Пирсон явно переоценивал свои возможности касательно помощи в расследовании, и Иэну предстояло не дать молодому библиотекарю чересчур увлечься этим делом.
Пирсон вернулся с двумя пинтовыми стаканами в пене и, поставив их на стол, грузно опустился на свое место. Назвать Джорджа коренастым было нельзя, поскольку такое определение предполагает некую физическую тренированность — в его случае гораздо уместнее было слово «пухлый». В молодом человеке все было мягким — и белые руки с веснушчатыми пальцами, и круглые щеки, и полные губы. Золотисто-карие глаза Джорджа в обрамлении густых ресниц были как у нежной лани — крупные и округлые. Все в его фигуре, включая и заметно выдающееся брюшко, красноречиво свидетельствовало, что к физическим нагрузкам ее обладатель не привык.
— Собственно, — сказал библиотекарь, ставя стакан перед Иэном, — я принес вам славную подборку книг из своей библиотеки. Я понимаю, что с моей стороны, наверное, очень глупо…
— «Дурак думает, что он умен, а умный знает, что глуп он».
— «Как вам это понравится», акт пятый, действие первое! — Пирсон широко улыбнулся. — Вы уж не обессудьте, но я никак не ожидал, чтобы полицейский был знаком с творениями Барда.
— Моя мать была учительницей, а отец в свободное время играл в любительском театре. — О собственных литературных склонностях Иэн промолчал — в разговоре с библиотекарем это прозвучало бы чересчур самонадеянно.
— Вы говорите «были». Ваши родители…
— Оба умерли.
— И мои тоже.
— Так что вы мне принесли? — спросил Иэн, сделав глоток холодного горького эля, пахнущего сырой землей. Он не любил разговаривать о личном и всегда старался отделить эту часть своей жизни от службы. К тому же смерть родителей была темой особенно острой и больной.
— Начнем, пожалуй, с этой, — сказал Пирсон, вытаскивая книгу из лежащей под столом кожаной сумки. Он открыл ее и аккуратно перелистнул пару страниц. Ни один мужчина в мире не касался своей возлюбленной с той нежностью, с которой Джордж Пирсон листал книги. Его глаза заблестели.