Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.
Шрифт:
Американцы не во всем действовали благоразумно и сдержанно. Американцев обижали. Несправедливость довела их до безумия. Накажете ли вы их за безумие, которое вы вызвали?..
В целом, я прошу разрешения сообщить Палате мое мнение. Оно заключается в том, что Закон о гербовом сборе должен быть отменен абсолютно, полностью и немедленно; что причина отмены должна быть указана, поскольку она была основана на ошибочном принципе. В то же время пусть суверенная власть этой страны будет утверждаться в столь сильных выражениях, какие только можно придумать, и распространяться на все пункты законодательства: мы можем связывать их торговлю, ограничивать их производство и осуществлять любую власть, кроме той, что вынимает их деньги из их карманов без их согласия[894].
Дебаты продолжались, но выступление Питта уже дало министерству сигнал к действию и смелость, а также фактически ратифицировало законодательную стратегию, которую Рокингем решил, но не имел достаточной уверенности, чтобы предложить. Как и на пике своего влияния за полдюжины лет до этого, Питт вызвал восхищение самой многочисленной и самой непримиримой группы
Поэтому в последнюю неделю января Рокингем попросил своего жесткого генерального прокурора Чарльза Йорка разработать декларацию о верховенстве парламента, которая не оставляла бы сомнений в юридическом подчинении колоний, и обратился к своим друзьям купцам, чтобы организовать поддержку отмены как меры экономической необходимости. И Йорк, и купцы опередили его. С конца декабря генеральный прокурор утверждал, что независимо от того, что выберет министерство — принуждение или отмену, — ему необходимо сначала добиться одобрения парламентом резолюций, осуждающих насилие колонистов и недвусмысленно провозглашающих суверенитет парламента; более того, он уже нашел образец такой декларации в Законе о зависимой Ирландии 1719 года. С декабря ведущая фигура среди лондонских купцов, торговавших с Северной Америкой, бывший бостонец Барлоу Трекотик, возглавил большую кампанию по сбору петиций, свидетельствующих о бедственном положении дел в торговле с Америкой и документально подтверждающих ущерб, нанесенный британской экономике Гербовым законом. До конца января купцы Лондона и портов, а также промышленники из северных городов направили в Палату общин не менее двадцати четырех петиций, в которых обвиняли Гербовый закон в тяжелых временах и умоляли о помощи[895].
Процедурно стратегия министерства заключалась в созыве комитета всей палаты для обсуждения мер, которые необходимо принять в отношении Америки. Тактически это зависело от того, чтобы не предпринимать никаких попыток использовать Питта (во всяком случае, это было бесполезным предприятием), но в остальном сохранять максимально возможный контроль над дебатами. Рокингем намеревался направить дискуссии сначала на утверждение суверенитета парламента над колониями, а затем привести убедительные доводы в пользу экономической несостоятельности Гербового акта; только после этого его администрация будет выступать за его отмену, руководствуясь чисто прагматическими соображениями. Это решение, по сути, заключалось в том, чтобы говорить слова, которые хотели услышать члены парламента, и одновременно предпринимать действия, которых требовали колонии, и делать вид, что между ними нет никаких противоречий. Для достижения этой цели необходимо было подавить протесты самих колоний. Так, среди всех петиций, поданных в парламент, меморандум конгресса по Гербовому акту был замалчиваемым, похороненным министерством, которое считало, что любой документ, даже незначительный, возникший в результате работы «незаконного конгресса, ставящего под сомнение право парламента», слишком взрывоопасен, чтобы быть зачитанным на открытом заседании[896].
28 января Палата общин собралась в Комитет полного состава и в течение трех долгих дней слушала, как клерк читает вслух официальные документы, в которых подробно описывалась реакция американцев на Гербовый закон. Тридцать первого числа, когда чтение было завершено, палата заслушала устные показания четырех свидетелей. Среди них были Мартин Говард из Ньюпорта, который описал бунт, разрушивший его дом и сделавший его беженцем на борту H.M.S. Cygnet, и майор Томас Джеймс, который заявил, что любая попытка привести в исполнение Гербовый закон военными средствами в Нью-Йорке привела бы к появлению двадцати тысяч бунтовщиков вместо тех четырех тысяч, которые разрушили его дом, осушили винный погреб и осмелились стрелять в его войска. Палата лордов, заседавшая отдельно, заслушала те же документы и свидетельства. В обеих палатах представители министерства с особой тщательностью подбирали показания и вопросы к свидетелям. Подготовив таким образом почву и убедившись, что король даст согласие на отмену, администрация представила резолюции, подтверждающие верховенство парламента над колониями и осуждающие колониальные беспорядки[897].
Первая резолюция, которую Конвей и Графтон представили одновременно в общинах и лордах 3 февраля, впоследствии станет Декларативным актом. В ней говорилось, что король в парламенте «имел, имеет и по праву должен иметь полную власть и полномочия издавать законы и статуты достаточной силы и действительности, чтобы связывать колонии и народ Америки во всех случаях». Лорды обсуждали резолюцию весь день и к девяти часам приняли ее со счетом 125 против 5; палата общин заседала почти до трех часов следующего утра, когда тоже одобрила резолюцию без единого разногласия. В обеих палатах спорили о том, подтверждают ли слова «во всех случаях» право парламента облагать колонистов прямыми налогами. Хотя Питт и полковник Барре затянули дебаты в Палате общин, отрицая, что у парламента есть такое право предоставлять американцам налоги без американских представителей в Палате, отличительным фактом дискуссии было то, что почти никто не разделял их точку зрения. Действительно, два лучших юридических ума эпохи — в Палате лордов лорд-главный судья Уильям Мюррей, барон Мэнсфилд,
После того как декларативная резолюция была благополучно принята, министерство предложило остальные резолюции. После продолжительных, но в целом не слишком напряженных дебатов они были приняты в форме, осуждающей «беспорядки и мятежи» в Америке, а также «голоса и резолюции, принятые в нескольких ассамблеях», которые «разжигали» народ; заявляющей, что те, кто пострадал в результате беспорядков, «должны получить полную и достаточную компенсацию, предоставленную им… соответствующими колониями»; заверил «послушных и верных подданных» Его Величества в Америке, что отныне они будут «пользоваться защитой» британского правительства; и оградил от судебного преследования всех верных колонистов, которые невольно нарушили закон, когда «беспорядки и возмущения в Северной Америке» помешали им получить гербовую бумагу. Все эти резолюции были достаточно безобидными и даже более мягкими, чем могло бы поддержать британское общественное мнение. Гренвиллу действительно удалось внести изменения во многие проекты, предложенные министерством, чтобы усилить их формулировки: небольшие успехи, которые придали ему сил, позволили 7 февраля представить окончательную резолюцию, бросившую откровенный вызов планам министерства. Когда Гренвилл предложил «представить смиренное обращение в связи с нашей [декларативной] резолюцией, выражающее наше возмущение и озабоченность действиями в Северной Америке, и заверить короля, что мы будем помогать ему в обеспечении соблюдения законов этого королевства», он сделал не что иное, как призвал к вотуму доверия министерству Рокингема и попытался изменить направление политики. Это был его высший гамбит, чтобы вернуть себе власть, и он считал, что «при нынешнем неустойчивом положении людей и вещей» у него есть все шансы на победу[899].
Он ошибся. Последовавшие за этим дебаты показали, что, как бы ни были недовольны многие члены парламента министерством, показания и устные свидетельства убедили их в том, что принудительное исполнение невозможно. Даже Чарльз Тауншенд, как всегда следивший за тем, в какую сторону дует ветер, высказался против принудительного исполнения. Когда резолюция Гренвилла провалилась, проголосовав 274 против 134, путь министерства наконец-то стал ясен. Оппозиция больше не могла надеяться на исполнение закона, и у нее оставалось только два варианта. Она могла попытаться отложить предложение министерства об отмене, надеясь, что новое возмущение в Америке изменит баланс; или же она могла попытаться изменить закон, сохранив какую-то его часть — возможно, «только ставку на карты и кости» — в качестве символического жеста, «чтобы поддержать притязания на право». Таким образом, администрация могла строить свою аргументацию в пользу отмены на доводах экономической необходимости, что означало убедить большинство членов парламента в том, что Гербовый закон — это все, что стоит между Британией и процветанием. Начиная с 11 февраля, именно это и пыталось сделать министерство, заслушивая петиции купцов и промышленников и тщательно допрашивая свидетелей-экспертов о содержании каждой из них[900].
Из двадцати шести свидетелей, допрошенных в Палате общин — лорды решили прервать свое самостоятельное разбирательство и возобновить дискуссию после того, как Палата общин закончит давать показания, — первый, Барлоу Трекотик, был, безусловно, самым важным. Возможно, самый богатый купец, торговавший с Америкой, и важный военный подрядчик времен последней войны, Трекотик пришел, вооружившись фактами и цифрами, которые он представил Палате в бравурном четырехчасовом выступлении. Торговля Британии с Америкой, утверждал он, превышает даже те 2 000 000 фунтов стерлингов в год, которые назвал Питт. Три миллиона были ближе к этой цифре, и ее значение было тем более велико, что торговля Британии с остальным миром падала, в то время как ее американская торговля — до принятия Гербового закона — постоянно росла. Теперь же вся торговля с колониями застопорилась, и из-за перерыва в судебных разбирательствах ни один купец не мог получить ни пенни из того, что задолжали его американские должники. А суммы, о которых шла речь, по утверждению Трекотика, были огромны. Его подсчеты показали, что лондонские купцы держали американские долги на сумму почти 3 000 000 фунтов стерлингов, а если включить купцов из портов, то общая сумма достигла бы примерно 4 450 000 фунтов.
Эти цифры составили самое значительное свидетельство Трекотика, но он также помог членам парламента лучше понять протесты колонистов, объяснив, как именно Закон о гербовом сборе повлияет на экономику колоний. По его словам, верно, что собранные деньги не должны были покидать Америку, поскольку они шли на содержание размещенных там войск; но Америка была большой, и войска Его Величества не были распределены по ней равномерно. Большая часть собранных средств должна была поступать из Новой Англии, испытывающей острую депрессию, и распределяться среди солдат, расквартированных в Канаде и Флориде, где можно было собрать ничтожно малые суммы. Из колоний, наиболее активно выступавших против Гербового акта, только Нью-Йорк и Пенсильвания могли вернуть в виде расходов на армию те деньги, которые гербовый налог изымал из обращения. Таким образом, колониальные купцы возражали не только против налогообложения без согласия. Они также опасались утечки драгоценных металлов из своих экономик, где не хватало спекуляций, и возмущались тем, что их фактически заставляют способствовать процветанию территорий, населенных в основном бывшими врагами[901].