Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.
Шрифт:
Свидетельства Трекотика, мастерски и тщательно отрепетированные, предсказали аргументы последовавших за ним купцов и колониальных агентов. Суть их показаний подтвердила его утверждение о том, что Гербовый закон усугубляет депрессию в Британии, препятствуя возврату долгов колоний и создавая огромную безработицу в Британии. Из личного опыта они рассказывали о тысячах уже уволенных рабочих и предсказывали, что до ста тысяч могут потерять работу, при этом Бог знает, какие затраты потребуются на помощь бедным и каковы риски социальных волнений. Ключом к восстановлению британского процветания, повторяли они, как литанию, было возобновление американской торговли, а это невозможно без отмены закона. Только Бенджамин Франклин, выступавший в качестве одного из последних свидетелей министерства, отказался петь вместе с этим хором. Представитель Пенсильвании вышел за рамки прежних показаний и высказал свои суждения по целому ряду вопросов — не все из них удовлетворили министерство[902].
Как
Почему Британия должна защищать Америку, требовал оппозиционный депутат, если Америка не поможет оплатить расходы? Британия не защищала Америку, ответил Франклин, это сделали американцы: «Колонии подняли, одели и оплатили во время последней войны около 25000 человек и потратили много миллионов». Но ведь парламент щедро возместил Америке ущерб, не так ли? Не особенно, сказал Франклин. Возмещение было необходимо, но «оно составляло очень малую часть того, что мы потратили». Согласились бы американцы на частичное введение гербового налога? Нет. Другой налог вместо него? «Они не стали бы его платить». Значит, они ничего не будут вносить? «По их мнению, когда требуется помощь короне, ее следует просить у нескольких ассамблей в соответствии со старыми обычаями, которые, как они всегда делали, будут предоставлять ее безвозмездно». Предположим, что парламент отказался отменить Гербовый акт и спор зашел в тупик: как американцы смогут прожить без британских товаров? «Я не знаю ни одного предмета, ввозимого в северные колонии, кроме того, без которого они могут либо обойтись, либо изготовить его сами». За три года колонисты могли бы произвести достаточно шерсти, чтобы сшить всю необходимую им одежду, а пока они латали бы свою старую. Предположим, если бы Гербовый закон был отменен, согласились бы американцы на провозглашение парламентского суверенитета? Да, сказал Франклин, но при условии, что парламент будет прилагать не больше усилий для обеспечения выполнения этого требования, чем в Ирландии.
И так продолжалось на протяжении, наверное, четырех часов, пока Франклин использовал возможности, предоставленные дружелюбными вопрошателями, чтобы объяснить разумность американцев, и парировал выпады оппозиции. Он всегда подчеркивал способность американцев самостоятельно обеспечивать свои нужды — по сути, управлять независимо от империи, с которой их связывали лишь быстро ослабевающие узы привязанности. Он всегда останавливался на том, чтобы не утверждать, что американцы намерены сделать себя независимыми. Только парламент, по его мнению, определит, перейдут ли американцы от сопротивления к примирению или от сопротивления к чему-то более окончательному. Франклин привел свой решающий аргумент в ответ на требование оппозиции узнать, сможет ли «что-то меньшее, чем военная сила», добиться подчинения колоний: «Я не вижу, как можно применить военную силу для этой цели». Когда допрашивающий, убежденный, как и Питт, что британская сила может разбить Америку на атомы, ответил: «А почему бы и нет?». Франклин хладнокровно перешел к сути вопроса: «Предположим, что военные силы, направленные в Америку, не найдут никого с оружием; что им тогда делать? Они не могут заставить взять в руки оружие человека, который предпочитает обходиться без него. Они не найдут восстания; они могут его устроить».
Если свидетельство Франклина и подкрепило его репутацию на родине, то оно также дало оппозиции возможность напасть на «неблагодарность» американцев. «Мы сражались, проливали кровь и разрушали себя, чтобы завоевать их, — жаловался бристольский член парламента Роберт Ньюджент, вскоре ставший президентом Торгового совета, — а теперь они приходят и говорят нам в нос, даже за барной стойкой этого дома, что они нам не обязаны!» Однако ни чрезмерно умное выступление Франклина, ни крики Ньюджента
После этого министерству оставалось только облечь соответствующие резолюции в форму Декларативного билля и Билля об отмене Гербового закона и запустить механизм для их введения в действие. Были еще дебаты, примечательные, главным образом, тем, что Питт настаивал на отмене Гербового закона не иначе как по глупости Гренвилла, но результат не вызывал сомнений. 4 марта общины приняли Декларативный акт путем аккламации и одобрили Акт об отмене большинством в 250 голосов против 122. После нескольких дней дебатов в верхней палате — дебатов, как говорили, необычайно высокого качества, поскольку настроения там были скорее в пользу отмены, чем в пользу принуждения, — 17 марта лорды официально согласились с ним. На следующий день король лично посетил Палату лордов, чтобы дать свое согласие на оба акта, и вернулся во дворец из Вестминстера под звон колоколов и ликование толпы под эхо его проезжающей кареты[905].
ГЛАВА 72
Холодность Империи
1766 г.
Народные демонстрации, которые приветствовали отмену Гербового закона как в Америке, так и в Великобритании, были едва ли менее бурными, чем те, что сопровождали Парижский мир. В Лондоне 18 марта пятьдесят карет, полных купцов, проследовали в Вестминстер, чтобы приветствовать короля и лордов. Весь день звонили церковные колокола, а «ночью дома освещались по всему городу». Торговые суда на Темзе расцветили свои флаги и немедленно приготовились отплыть в колонии. Когда два месяца спустя они достигли Америки с новостями, колонисты повсюду праздновали с поминальными проповедями и кострами, банкетами и верными здравицами, осушив «множество бочек пива» в бреду облегчения. Собрания приказывали печатать и бесплатно распространять широкие полосы, сообщая новости всем, кто не слышал их из уст в уста; законодатели произносили речи, а законодательные собрания отправляли благодарственные письма в министерство и монарху. В Чарльстоне члены ассамблеи были настолько охвачены радостью, что заказали памятные портреты нескольких из них и привезли из Англии мраморную статую Питта в тоге[906].
Простые люди, изрыгавшие эль и одобрение при свете костра, как и джентльмены, выдыхавшие свое более изысканное удовлетворение в тостах за короля, Питта и Рокингема, ожидали не только восстановления гармонии среди истинных британцев, но и возрождения процветания внутри империи. Петиционеры и эксперты десятками уверяли Палату общин, что причиной депрессии стал Гербовый закон, а министерство Рокингема намеренно поддерживало веру в то, что его отмена положит ей конец. Разумеется, это была чепуха. И депрессия, и Гербовый акт возникли по причинам, коренящимся в Семилетней войне и способах ее окончания. Но то, что отмена закона не сможет ни восстановить процветание, ни закрыть трещину, разделявшую колонии и метрополию, станет ясно только позже, когда события развеют надежды американцев и британцев на легкомысленные заверения министерства. Пока же все довольствовались верой в то, что все снова будет хорошо.
То, что то, что прозвучало в ходе дебатов в общинах, в большинстве своем оказалось плохим пророчеством, не должно нас удивлять; надежда — это, в конце концов, валюта народной политики, и эту монету удивительно трудно обесценить. Однако, прежде всего, предсказуемое расхождение между риторикой и реальностью не должно отвлекать наше внимание (как оно отвлекало внимание самих колонистов) от гораздо более интересных вещей, которые эта риторика раскрывала о британских представлениях о колониях. Каждому, кто хотел понять, на каком основании политическая элита Великобритании рассуждала об Америке, нужно было обратить внимание на великую речь Питта, произнесенную 14 января.
Если Великий простолюдин и не был глубоким мыслителем, он обладал редкой способностью убедительно излагать общие убеждения. Во время войны он воплотил в себе мечты и страхи своих коллег по партии и, по сути, всей политической нации, и в дебатах об отмене он точно так же отразил их понимание имперских отношений. Эти представления не были строго логичными, а потому не имели формы аргумента. Скорее, они состояли из трех предположений, которые, взятые вместе, закладывали основу практически для всех возможных вариантов британской политики в отношении колоний. На первом месте среди них стояла идентичность.