Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.
Шрифт:
Но хотя падение форта Уильям Генри стало переломным моментом в войне, его долгосрочное значение в 1757 году оставалось скрытым. И американские колонисты, и британские министры рассматривали его как еще одно унижение, еще один пример военной несостоятельности в длинной, удручающей череде поражений, в которую превратилась война. Однако два события, последовавшие за капитуляцией, всех последствий которых никто в британской Северной Америке не понимал, предвещали важные аспекты того, что должно было произойти. Первым было решение Монкальма не атаковать форт Эдуард.
После победы Монкальма, казалось бы, ничто не мешало ему следовать по дороге, указывающей на следующую логическую цель, но он предпочел разрушить форт Уильям Генри и вернуться в форт Карильон. Уэбб испытал огромное облегчение, не понимая почему. У Монкальма фактически не было другого выбора, кроме как отступить, поскольку он был ослаблен как потерей своих индейских сторонников — то есть своего главного источника разведданных, — так и острой нехваткой провизии. В 1756 году в Новой Франции случился катастрофический неурожай; Монкальму пришлось отложить отплытие
Вторым событием, сопровождавшим падение форта Уильям Генри, стала столь же значительная, но столь же незаметная мобилизация тысяч ополченцев из провинций Новой Англии. В ответ на неистовый призыв Уэбба о помощи, с 7 по 10 августа Коннектикут призвал пять тысяч человек из своих полков ополчения — примерно четверть всех ополченцев колонии — сформировал их во временные роты и отправил на защиту форта Эдвард. Ответ Массачусетса был не менее впечатляющим. Получив первые призывы о помощи, губернатор Пауналл приказал четырем самым западным полкам ополчения отправиться в Нью-Йорк и предупредил все двадцать шесть батальонов провинции «держать себя в готовности к походу по минутному предупреждению». 8 августа он «приказал подняться всем конным войскам и четвертой части ополченцев провинции» и начал собирать артиллерийский обоз, а также склады с провизией для их поддержки. С 9 по 12 августа более семи тысяч массачусетских ополченцев покинули свои дома и начали поход к форту Эдвард. Из-за большого расстояния, которое нужно было преодолеть, ни один из них не прибыл до сдачи форта Уильям Генри, но вскоре после этого они стали прибывать в таком количестве, что Уэбб был не в состоянии их прокормить и контролировать. Как только стало ясно, что французы не наступают на его пост, Уэбб распустил ополченцев в форте и отправил курьеров, чтобы те повернули назад. Тем не менее, к 12 августа за стенами форта Эдвард находилось не менее 4239 жителей Новой Англии[268].
Такая реакция стоила северным провинциям огромных денег, ведь рядовые ополченцы на действительной службе зарабатывали в день в два раза больше, чем провинциальные солдаты того же звания. Общая сумма расходов на содержание коннектикутского ополчения в полевых условиях в течение восемнадцати дней тревоги равнялась одной трети расходов на все его операции в 1757 году. И все же, несмотря на расходы и логистические трудности, связанные с мобилизацией значительной части мужского населения в кратчайшие сроки, северные провинции продемонстрировали способность реагировать на чрезвычайные военные ситуации, не имеющую аналогов в англоязычном мире[269].
Несмотря на то, что после этой великой мобилизации колониальные правительства продолжали осознавать ее бесполезность и дороговизну, а регулярные офицеры склонны были игнорировать или отмахиваться от нее, считая, что она не повлияла на исход кампании, реакция провинций Новой Англии стала неопровержимым доказательством готовности колонистов к борьбе. Тревога доказывала, что недостаток народной мотивации или военных ресурсов не мог объяснить растущую несговорчивость ассамблей Новой Англии. Если бы только удалось найти средства для их использования и найти способ эффективно направлять их, то энергия и рабочая сила северных колоний в одиночку могли бы изменить стратегический баланс в Северной Америке. Но как их задействовать и как их направить, оставалось проблемой, которая была еще очень далека от решения.
ГЛАВА 20
Другие катастрофы и луч надежды
1757 г.
В РЕГИОНЕ, который лорд Лаудун определил в качестве Южного департамента операций — колонии от Пенсильвании до Джорджии, — картина на момент падения форта Уильям Генри вряд ли была обнадеживающей. Только на нижнем юге, в регионе, где до сих пор не велась активная военная деятельность, дела, казалось, продвигались удовлетворительно. Строительство форта Лаудун на территории, которая позже станет юго-восточным штатом Теннесси, создало стратегический плацдарм для короны и колонии Южная Каролина в стране чероки, расположенной над горами. Французские агенты, направлявшиеся на север из форта Тулуза (пост у развилки реки Алабама на месте современного Монтгомери), и шауни, действовавшие на юге из долины Огайо, находились в этом районе с 1754 года, стремясь заключить союз с чероки. Форт Лаудун и поддерживающий его форт Принс-Джордж, расположенные примерно в ста милях к юго-востоку от Нижних городов чероки, казалось, были готовы способствовать стабильным отношениям с чероки, предоставляя центры для торговли и укрепленные базы для операций провинциальных и регулярных войск. Однако к северу от Каролинских островов, в глубинке средних и южных колоний, отношения с индейцами были далеко не стабильными. Там война в 1757 году
В Чесапикских колониях Мэриленд продолжал тратить как можно меньше средств на оборону. Поселения к востоку от форта Камберленд в долине Конокочиг в 1756 году практически опустели после того, как Ассамблея объявила, что не будет защищать ничего к западу от форта Фридрих. Хотя Лаудун на мартовской конференции с губернаторами приказал губернатору Горацио Шарпу взять в гарнизон форта Камберленд 150 человек, ассамблея Мэриленда категорически отказалась поддерживать их до тех пор, пока они там останутся. Они остались на месте, но в конечном итоге их пришлось снабжать за счет регулярной армии. Хотя в 1757 году Мэриленд все же набрал 500 человек, отношения между верхней палатой ассамблеи, контролируемой фракцией, дружественной интересам собственнической семьи Калвертов, и нижней палатой, где доминировала антисобственническая (или народная) партия, были настолько напряженными, что эти две половины законодательного органа так и не смогли согласовать законопроект о снабжении, и солдаты так и не получили жалования[271].
Виргиния, где все более дисциплинированный полк пытался защитить свою границу, казалась лучшим примером координации между колонией и империей. Однако при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что ситуация улучшилась лишь незначительно, если вообще улучшилась за предыдущий год. К началу 1757 года виргинские провинциальные офицеры были настолько обескуражены нежеланием Палаты бюргеров снабжать и оплачивать их полк, что Вашингтон сам обратился к лорду Лаудуну на конференции в Филадельфии и умолял принять Виргинский полк в регулярный состав. Виргинские офицеры, утверждал он, «не хотят ничего, кроме комиссий от Его Величества, чтобы сделать нас таким же регулярным корпусом, как любой другой на континенте». Его люди «были регулярно сформированы и обучены, и в течение трех лет несли службу так же регулярно, как любой полк на службе Его Величества», и, с надеждой заключал он, «мы совершенно уверены, что ни один корпус регулярных войск никогда прежде не служил три кровавые кампании, не получив королевского уведомления». На Лаудуна аргументы молодого полковника не произвели достаточного впечатления, чтобы он согласился включить свой полк в состав регулярной армии, но он, очевидно, был достаточно высокого мнения о его мастерстве, чтобы оставить оборону виргинской глубинки полностью в его руках. Вместо того чтобы выдать Вашингтону желанную регулярную комиссию, Лаудун решил разместить в Пенсильвании на 1757 год батальон Королевского американского (60-го) полка и предоставить его командиру, полковнику Джону Стэнвиксу, власть над Вашингтоном и виргинскими провинциалами. Поскольку первым сообщением Стэнвикса Вашингтону был приказ доставить сто бочек пороха, двенадцать тысяч кремней и три тонны свинца из полковых запасов на подводы, которые Стэнвикс отправлял из Пенсильвании, у Вашингтона были основания думать, что его новая, более тесная связь с регулярной армией только усугубит тяжелую работу[272].
И это действительно так. Хотя Вашингтон в конце концов установит теплые отношения с компетентным и многоопытным Стэнвиксом, в 1757 году ничего в обороне виргинской глубинки не давалось легко. Страдая от дезертирства и расстраиваясь из-за того, что провинция присылала ему замену, Вашингтон оказался не более способным, чем раньше, защищать 350 миль границы от налетчиков из страны Огайо. Как будто этого было недостаточно, Лаудун отрядил двести человек Вашингтона и отправил их в Южную Каролину под командованием второго командира полка, подполковника Адама Стивена. Там они помогали гарнизону Чарльстона — по сути, сдерживали восстание рабов, — в то время как регулярные войска из независимых компаний провинции, Королевских американцев и Хайлендского (63-го) полка защищали границу от вторжения, которое так и не состоялось. Имея всего четыреста (и никогда не более семисот) человек для удержания цепи из восемнадцати фортов Виргинии, Вашингтон отказался от всех фортов, кроме семи, что позволило французским и индейским рейдам проникать в провинцию практически по своему желанию. Хотя лейтенант-губернатор Динвидди пытался пополнить силы Вашингтона воинами из племен катавба и чероки, привезенными из Каролины, Вашингтон никогда не считал их более чем обременительными: они потребляли непомерное количество припасов, приходили и уходили по своему усмотрению и вообще «вели себя очень нагло», когда он пытался использовать их в качестве разведчиков[273].
В октябре, осажденный не только врагами, от которых он не мог уберечься, но и растратами припасов и дезертирством его собственного квартирмейстера, Вашингтон был близок к отчаянию. «Еще одна кампания, подобная последней, — писал он Динвидди, — приведет к обезлюдению страны». Чисто оборонительные стратегии провалились, и если не отправить экспедицию для разрушения форта Дюкейн, то «по эту сторону Голубого хребта [к] следующей осени не останется ни одной живой души». Он не преувеличивал. Когда генерал-губернатор Водрёй докладывал своему начальнику, морскому министру, о рейдах, совершенных из форта Дюкейн в 1757 году, он мог описать «ничего особо важного» — только двадцать семь скальпов и двадцать семь пленных, взятых с момента его предыдущего отчета. Это произошло не из-за недостаточной активности, а скорее потому, что на границе осталось так мало английских поселенцев; одна группа находилась в полевых условиях два месяца и взяла всего два скальпа. Действительно, — писал Водрёй, — все наши партии наводили ужас на наших врагов до такой степени, что поселения англичан в Пинсильвании, Мариленде и Виргинии были покинуты. Все поселенцы отступили в город или в лес»[274].