Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.
Шрифт:
Вдобавок ко всему, необходимо было спланировать четыре новые экспедиции на следующий год — процесс, требующий сотен часов сбора информации, анализа, написания текстов — практически все это Лаудун делал сам — и препирательств с провинциалами. По мере того как длилась зима 1758 года, Лаудуну становилось все труднее заручаться согласием губернаторов и ассамблей различных колоний. В феврале комиссары, представляющие собрания колоний Новой Англии, собрались в Бостоне, в отсутствие Лаудуна и без его разрешения, чтобы определить количество людей, которых они будут поставлять в следующем году. В ответ он был вынужден созвать всех губернаторов Новой Англии на встречу в Хартфорде и установить закон: их ассамблеи будут поставлять людей в соответствии с квотами, которые он продиктует, а не количество, определяемое по прихоти законодателей.
При всей своей энергии Лаудун находил свою работу все более и более утомительной, все более и более обременительной. «Моя ситуация», — писал он своему родственнику герцогу Аргайллу в феврале, -
Вот что, я раб бизнеса больше, чем кто-либо из живущих, поскольку мне приходится управлять не только делами армии как солдату, но и тем, что они разделены на три или четыре места и каждое нужно обеспечивать, не имея ни одного человека, который мог бы мне помочь, кроме генерал-майора Аберкромби, или посоветоваться с ним, а он очень часто находится на расстоянии от меня в то время, когда мне больше всего нужен его совет.
Кроме того, мне приходится вести вечные переговоры с правительствами, расположенными на расстоянии 1500 миль, где каждый день рождаются не только новые планы, которые влияют на несение службы, но и встречаются всевозможные противодействия в ней. Так что мои дела начинаются каждый день, как только я встаю с постели, и длятся с этого времени до обеда, а потом до девяти вечера, и так изо дня в день, без перерывов и даже не позволяя себе никаких развлечений, и это из-за нехватки помощи для меня.
Только в одном отношении эти жалобы были преувеличены, поскольку неутомимому шотландцу действительно удавалось иногда выкроить час для развлечений: его личные счета показывают, что за только что прошедшую рождественскую неделю он и его гости каким-то образом нашли время употребить «девятнадцать дюжин бутылок кларета, тридцать одну дюжину мадеры, дюжину бургундского, четыре бутылки портвейна и восемь — рейнского»[284].
То, чего Лаудун не знал, когда пил за здоровье короля и смятение французов, должно было побудить его пить еще глубже, чем он пил. За десять дней до Рождества Уильям Питт решил освободить Лаудуна от его обязанностей и, более того, изменить политику, с помощью которой он делал все возможное для ведения войны. Содержание новых мер Питта и степень их отличия от прежних останутся неясными еще несколько месяцев, поскольку официальное уведомление о них поступит в колонии только в марте. На самом деле Питт уже больше года обдумывал новый подход к войне. Однако только с осени 1757 года, когда новости о бедствиях в Северной Америке обрушились на Уайтхолл вместе с сообщениями о еще более худших событиях в Европе, его позиции достаточно укрепились, чтобы воплотить их в жизнь[285].
Питт смог изменить курс в последние дни 1757 года, потому что последние события изменили баланс сил в британском правительстве, укрепив его позиции за счет уничтожения влияния его противника, герцога Камберленда. Решающим событием в этой, по общему мнению, худшей череде катастроф войны стала капитуляция Камберленда 8 сентября перед французами, которые загнали его и ганноверскую армию, которой он командовал, в ловушку между реками Аллер и Эльба. Будучи почти окруженным и не имея никаких перспектив выйти к морю, где британский флот мог бы пополнить его запасы, Камберленд попытался извлечь выгоду из безнадежного положения, договорившись о капитуляции на условиях, которые спасли бы его армию. Французский командующий — Луи-Франсуа-Арман де Плесси, герцог де Ришелье, победитель Минорки — согласился провести переговоры в деревне Клостер-Зевен.
Ришелье назвал только два условия: Камберленд должен отправить домой войска, прибывшие из Гессена, Брауншвейга и Готы, и вывести половину своих ганноверских батальонов за Эльбу, оставив остальных в лагерях для интернированных вблизи порта Штаде. Эти условия казались Камберленду почетными — его войскам даже не пришлось сдавать оружие, — но в Британии Клостер-Зевенская конвенция казалась лишь дипломатическим унижением военного поражения. Французам оставалось оккупировать весь Ганновер, за исключением нейтрализованной зоны вдоль Эльбы. Ришелье мог свободно обратить внимание на
В Англии старый король плакал от стыда. Георг уполномочил своего сына заключить договор с французами и даже, если потребуется, заключить отдельный мир для Ганновера; но это была «конвенция, позорная и пагубная». Ньюкаслу он жаловался, что «его честь и интересы были принесены в жертву, что он был отдан, связанный по рукам и ногам, французам. Что он не умеет смотреть никому в лицо, что он потерял свою честь и был совершенно уничтожен». Он приказал своему сыну немедленно вернуться в Англию. Когда Камберленд вернулся в октябре, чтобы отстоять свое поведение, король обошелся с ним с жестокостью, заметной даже по щедрым меркам ганноверских королей. «Вот, — заметил он своим гостям в тот вечер, когда Камберленд вновь появился при дворе, — мой сын, который погубил меня и опозорил себя»; затем он вообще отказался с ним разговаривать. В ту же ночь герцог отправил сообщение, что намерен сложить с себя все военные полномочия. Король принял его предложение без выражения сожаления 15 октября[287].
Отставка Камберленда, предыдущее низложение Генри Фокса до выгодного забвения генерал-майора войск и готовность короля после Клостер-Зевена с новым уважением прислушиваться к советам Питта оставили Питту больше возможностей, чем когда-либо прежде, для формирования и реализации политики. Опала Камберленда настолько лишила его сторонников влияния, что вся ответственность за финансирование и снабжение военных действий перешла в руки герцога Ньюкасла, а контроль над флотом, армией и дипломатическим корпусом достался более или менее исключительно Питту. Не имея реальных ограничений со стороны парламента или двора, Питт мог вести войну в соответствии со своей «системой», как он стал называть прагматичную, изменчивую смесь стратегий, которые он теперь мог свободно применять. Несмотря на менее радикальный отход, чем он был склонен утверждать в последующие годы, система Питта должна была окончательно переломить баланс, который так сильно висел против Британии[288].
Суть системы Питта заключалась в его намерении держать оборону против Франции там, где она была сильнее всего — в Европе, нанося при этом удары по ее слабым местам — Северной Америке. Для этого Питт планировал использовать самую сильную сторону Британии — ее флот — чтобы добиться военно-морского превосходства в Атлантике и тем самым помешать Франции пополнять свои войска за границей; это, в свою очередь, позволило бы относительно небольшой армии Британии совместно с гораздо более многочисленными американскими колонистами одержать верх над защитниками Канады. Конечная цель Питта — ликвидация имперского присутствия Франции в Северной Америке — была, безусловно, самым оригинальным и своеобразным аспектом его плана, поскольку никто до него не рассматривал англо-французскую войну как возможность нанести удар по источникам французского богатства. Действительно, Питт намеревался атаковать французские колонии не только в Северной Америке, но и везде — в Вест-Индии, Западной Африке, Индии, — где могли представиться возможности извлечь выгоду из слабостей Франции.
Чтобы иметь возможность сконцентрировать британские силы на империи Франции, Питт должен был гарантировать, что британская армия не будет втянута в боевые действия на континенте, где неизбежно будет преимущество французской и австрийской армий. Чтобы поддержать свою решимость не посылать «ни капли нашей крови… чтобы она пропала в этом море крови», которым была Германия, система Питта требовала, чтобы Британия субсидировала своих немецких союзников — прежде всего Пруссию — практически без ограничений, чтобы держать Францию занятой, пока британские войска завоевывают ее империю. Разумеется, в британских субсидиях европейским союзникам не было ничего нового. Необычным в подходе Питта был масштаб, в котором он предлагал субсидировать, ведь вскоре он попросит парламент одобрить выплаты Фридриху и другим немецким князьям, которые значительно превысят все, что когда-либо делала Великобритания[289].