Свержение ига
Шрифт:
Василий рассмеялся тоже — теперь приходилось не запевать, а вторить, ибо роли их поменялись. Вчера он мнил себя избавителем, сегодня таковым был Менгли-Гирей, поскольку только он мог помочь московскому посольству. Василий рассказал о положении своих товарищей и попросил немедленно идти на Крым. В ответ Менгли-Гирей покачал головой:
— У меня ещё мало людей, чтобы штурмовать крепостные стены. Нужно набраться терпения, время растит траву для моего табуна. Наше войско растёт и множится, сегодня приходят десятками, завтра — сотнями, а послезавтра побегут от Нурдавлета, и его силы растают, подобно весеннему снегу.
— Я
Менгли-Гирей задумчиво прошёлся по ковру.
— В твоих речах есть смысл, — наконец сказал он. — Я смогу сделать так, как ты просишь, но с одним условием: поезжай самолично к Джанибеку и упроси его сдать мне город. За это я оставлю ему жизнь и имущество. Расскажи о предательстве братьев, покажи в доказательство эту перехваченную моими людьми грамоту. Она предписывает кипчакскому бею сместить всех чиновников Джанибека и назначить на их место людей по своему усмотрению. На грамоте ханская печать, которой распоряжается Нурдавлет. Пусть вспомнит Джанибек, велел ли он слать такие грамоты враждебным беям. И расскажи ещё о силе моего войска...
— А ты приведи его под крепостные стены, чтобы я смог показать Джанибеку, — продолжал настаивать на своём Василий, и Менгли-Гирей согласно наклонил голову.
Дворец ханов был охвачен предпраздничной суетой, и на переселённых сюда по приказу Джанибека московитов обращали мало внимания. Семён сразу же занялся изготовлением потешного зелья. Для работы ему отвели небольшую каморку возле зельевого погреба, выкатили на потребу два бочонка с порохом, но в сам погреб не допустили. Особую строгость выказывал надутый от важности татарин по имени Асык. Прежде, при Менгли-Гирее, пушечным делом заправляли генуэзцы. Теперь на всех государственных должностях кормились только мусульмане. Однако вера в Аллаха и преданность новой власти не уменьшили их невежества, и дело, как всегда в таких случаях, пострадало. Семён сразу же отметил, что бочонки покрыты густой плесенью, а порох в них сырой и для задуманного не годится. Он попросил дозволения самому отобрать нужное, но Асык напустил важный вид и отказал. Став вдруг не в меру подозрительным, он постоянно крутился поблизости и всё время спрашивал, что делает русский бахадур. Семён сначала отмечал со смыслом, потом отмалчивался, но это только подогревало подозрительность Асыка.
— Это что делаешь? — спросил он, увидев, что Семён измельчает уголь в ступе.
— Копаю, — ответил он первое, что пришло в голову.
— Ну копай, копай, — разрешил Асык и нахмурил брови, — а потом что делать будешь?
— Пахать! — Семён решил озорничать дальше.
Асык великодушно махнул рукой — тоже, дескать, разрешаю — и вышел из каморки. «С дураками-то как инаце говорить?» — подумал про себя Семён и через день на очередной вопрос своего надзирателя ответил, что начинает жарить зелье. Как ни велико было невежество Асыка, но тут он насторожился: как это — жарить?
— А так, — невозмутимо отвечал Семён, — разведу огонь, насыплю зелья на противень и нацну греть.
— Так
— Может, — согласился Семён, — как высушится.
— Ы-ы-х! Всех спалить хочешь! — Асык бросился к двери погреба и проверил прочность запора.
— Не бойся, — успокоил Семён, — твоё дерьмо не загорится.
— Всё равно жарить нельзя.
— Ну так иди к своему хану и докладай, что потешек ныне не будет. — Семён неспешно поднялся и пошёл от погреба.
Асык недоумевающе покрутился на месте.
— Эй! — Он бросился за Семёном и схватил за рукав. Тот даже не замедлил шаг, стряхнул его, как мошку. — Зачем ушёл? Работать надо! — Асык забежал вперёд, от былой важности не осталось и следа.
— Нецем работать, — приостановился Семён, — сушить твоё зелье надо.
— Суши их!.. Только огонь не разводи. Придумай что-нибудь, вон башка какая.
Хоть и немудрёная лесть, а всё равно приятно. Задумался Семён.
— Кабы очёсы со льна были или пакля сухая... — протянул он.
Асык непонятливо захлопал глазами. Семён потащил его к своему рабочему месту. Там отыскал пучок пакли, бросил в небольшую лужицу и поднял — воды как не бывало.
— Достань такой пакли и раскидай по всему погребу, она воду-то в себя и вберёт, понял?
Асык обрадованно хлопнул в ладоши, собирая своих людей, и тут же отдал необходимые распоряжения. Через некоторое время к зельевому погребу стали стекаться охапки пакли. Асык собственноручно заносил их, а Семён сидел неподалёку у раскрытой двери и одобрительно усмехался. Так и застал его Матвей, прибежавший с известием о возвращении Василия.
— Непросто ему с Джанибеком говорить будет, — закончил он рассказ о поручении Менгли-Гирея, — помочь надо.
— От моих рецей подмога плохая, — вздохнул Семён, — я уж здеся подожду, а вы поостерегитесь...
Хан Джанибек с нетерпением ожидал прибытия свадебного каравана. Он забрался в верхние дворцовые покои, выходящие к приморской дороге, и призвал для наблюдения своего первого звездочёта, славящегося остротой зрения, но это не помогало — караван не показывался. Время шло, и Джанибек мрачнел: по его расчётам, он уже давно должен был лицезреть новую жену. В такие минуты повелителя старались не тревожить, поэтому просьба московского посла о приёме оставалась безответной.
— Хан ведёт беседу с Аллахом, и мы не вправе прерывать её, — объяснял Айдар, перекрывавший, по обыкновению, подступы к трону.
— У меня важное сообщение для твоего хана, — горячился Василий, — оно не терпит отлагательства.
— Твоё дело, чужеземец, не может быть важнее беседы наших повелителей, — важно отвечал Айдар, — к тому же у нас не принято ходить к хану с пустыми руками.
— То, что я хочу сообщить, дороже иных даров.
— В таком случае принеси такие дары, которые соответствовали бы ценности твоих слов...
Нет, в этом споре Василию не суждена была победа.
— Ну погоди, — пригрозил он, — я схожу за дарами, только боюсь, что мой запоздалый приход потеряет смысл.
— Если без даров, то да, — согласился Айдар.
Через некоторое время к ханским покоям потянулось довольно представительное шествие. Суровые бородатые люди несли лари, связки мехов, сверкающее отделкой оружие. Айдар, не ожидавший такой прыти от обычно прижимистых московитов, довольно закивал:
— Якши, скажу хану о твоей просьбе.