Свет и Тень

ASTORIS

Вражеские корабли разметало в щепки, а море до самой следующей весны выбрасывало на берег трупы. На месте Пальца Сашия образовалась невероятно ровная и гладкая площадка, на которой было скользко как на льду. Создавалось впечатление, что утёс срезало огромным лезвием.

Что было самым странным, с самим путником не случилось ровным счётом ничего: не пропал дар, не пошла носом кровь, он не потерял сознание, и даже голова у него не разболелась. Скорее всего, подумал Альк, за всё расплатилась Рыска, но и у неё, как подсказывал ему дар, всё в итоге обошлось.

Ничего не

случилось ни через лучину, ни через день, ни через неделю. В пору было думать, что ничего он и не сделал, что всё произошло само по себе, но во-первых, такого не могло быть, а во-вторых, пару месяцев спустя, когда у Алька сдохла крыса, он с немалым удивлением понял, что другая ему не нужна – то есть, вообще больше не нужна крыса, а значит, от Пристани он больше не зависит. Он правильно тогда догадался: теперь его “свечой” была Рыска. А он – ее “свечой”, и в то же время оба были на равных. Неважно было, кто меняет дорогу, а кто одалживает свой дар. Всё получалось как нужно в любом случае, и расстояние между ними теперь не имело практически никакого значения.

...Брата Альк похоронил в прибрежной роще и долго ещё сидел у могилы, не в силах уйти. Ирония судьбы: сумел спасти столько народу – и ничем не помог родному брату. Конечно, он сделал всё, что было в его силах, неоднократно предупредив Эдгарда об опасности, просил покинуть побережье, как мог, подправлял его дорогу. Но изменить всё до такой степени, чтобы брат остался в живых, всё равно не получилось бы. Земная дорога Эдгара Хаскиля обрывалась на этом неласковом берегу в любом случае. Пожалуй, это и была цена, которую Альк заплатил за спасение всех остальных. Он не желал этого. Так получилось...

Почему Эдгард не послушался предостережений, Альк понять не мог. У него это просто в голове не укладывалось! Сам он так привык доверять своему дару, что в жизни не полез бы на рожон в такой ситуации. А тут... Очередное подтверждение того, что путники не всесильны. Предупредить он мог, а предотвратить было не в его власти. Вот только зачем Эдгард так сделал? Ему назло, что ли? Глупо это как-то...

...Племянник подошёл тихо, как тень, присел рядом. Наверное, нужно было что-то ему сказать, но Альк понятия не имел, как это делается. Утешать кого бы то ни было он до смерти не любил, а с племянником общался впервые в жизни. Мальчик родился в тот год, когда Альк ушел в Пристань. Всё, что путник знал о сыне своего брата – это то, что его тоже зовут Эдгард, и то лишь потому, что в их семье это имя давали всем старшим сыновьям.

Альку было невероятно жаль племянника, но он сам чувствовал себя так, что это его надо было утешать.

– Что я теперь маме скажу?.. – уронил парень.

– Хочешь, я ей напишу? – предложил Альк, посмотрев на него. Но Эдгард покачал головой:

– Не надо, дядя. За это я должен ответить сам...

– За что ответить? Ты-то в чем виноват? – взвился Альк: его горе, злость и раздражение нашли, наконец, выход. – Всё было предрешено, и я его предупреждал!

Наверное, он был слишком резок, потому что парень, не выдержав нервного напряжения, закрыл руками лицо и заплакал.

Альк захотел в этот момент сквозь

землю провалиться, развернулся, чтобы уйти – и не смог. Он вдруг понял: если он оставит племянника одного в таком состоянии, тот навсегда утратит веру в людей. Никого в этот момент не было у парня ближе, чем дядя. Лишь он один в целом мире сейчас мог понять его горе.

И, наверное, потому, обернувшись и убедившись, что никого больше поблизости нет, Альк опустился на корточки перед сидящем на мокрой земле парнем, грубо, по-мужски обнял его и долго так сидел, прижав его к себе, изредка похлопывая по плечу, но не говоря ни слова. Пусть поплачет за них обоих... Он ещё по сути совсем ребёнок. Восемнадцать лет – это так мало. Да и причина веская: смерть отца. Пожалуй, таких слёз не стоит стесняться.

А может быть, если бы в его жизни тогда... Но Альк как всегда себя одернул.

Валяясь на лежаке без сна следующей ночью, он вспоминал, но так и не вспомнил, как зовут вдову брата, сколько у них всего детей и даже – когда они виделись в последний раз. Зато ему стало понятно, почему Эдгард не стал его слушать: они были чужими друг другу. Носили одну фамилию, были похожи, как близнецы, но ничего друг о друге не знали, не общались все эти годы, да и общего у них ничего не было. И хотя в размолвке всегда виноваты оба, больше виноват всегда тот, кто остался в живых.

Ничего назад теперь не повернёшь, да он никогда и не оглядывался назад. Но впереди кое-что изменить было можно.

Покидая Эдгарда-младшего, Альк сказал ему на прощание:

– Знай: ты моя родная кровь. У тебя теперь нет отца, но ты всегда можешь на меня рассчитывать. Я хочу, чтобы ты об этом помнил.

Парень искренне удивился, даже не сразу нашёл, что ответить.

– А папа говорил, что вы плохой... Что злой, жадный и расчётливый. Я так рад, что это неправда! – сказал он наконец.

Альк подавил вздох. Приятно услышать, что думал о тебе всю жизнь родной брат, а от его сына – приятно вдвойне. Но дело теперь было прошлое, и он лишь улыбнулся в ответ.

– Он так не считал, – сказал путник, – Просто много лет назад мы с твоим отцом сильно поссорились, и он обиделся на меня. Я и не думал, что обиделся так серьёзно. Тебя тогда ещё и на свете не было, и неправильно будет, если за эту глупость расплатишься ты.

– Мама всегда соглашалась с отцом по поводу вас, – добавил Эдгард.

– А твоя мама видела меня один раз в жизни, – сказал Альк, – Она вообще ничего обо мне не знает. Впрочем, ты уже взрослый и волен соглашаться с тем, с кем захочешь.

Парень покачал головой.

– Я уже и без них понял, какой вы на самом деле, – сказал он, – И, если вы не против, я хотел бы с вами дружить. Если мы оба переживем эту войну... Наверное, отец тоже хотел бы этого.

Альк по-отечески обнял племянника и пожелал ему лёгкой службы. А потом уехал: его вызывал тсарь. Эдгард остался в армии. Ему предстояло многому научиться, но это было скорее хорошо, ибо во все времена Хаскили служили отечеству, и сложивших головы в боях за родину было не счесть. Вырос ещё один достойный потомок рода; им можно было гордиться.