Светлые аллеи (сборник)
Шрифт:
А Рудольф достал свой неизменный платочек и начал протирать запотевшие очки и это их спасло. Сверху сошёл какой-то лоснящийся, разгорячённый мясной пищей мужчина и, задумчиво расстегивая ширинку, направился в сторону туалета. И вдруг, увидя Рудольфа, остановился. Лицо его озарила изумлённая улыбка и он действительно очень обрадовался.
— Рудольф Иванович! Вот так встреча! — ликующе закричал мужчина. С этими словами он подошёл к нам и с восторгом два раза ударил Рудольфа по морде. Глаза Рудольфа подёрнулись туманцем.
Я
— Ничего, всё в порядке, дядя Миша — сказал мужчина и, пообещав — сейчас поссу и продолжим, — он ушёл в туалет.
Тут вышли ещё два мужика с продажными барышнями и тоже обрадовались встрече с Рудольфом, и тоже дали ему по многострадальной морде.
— Деньги где?! — трясли они Рудольфа, как осеннюю яблоню.
— Не успел я… Машина сломалась — хнычаще объяснил он.
Мы со швейцаром их кое-как оттащили, хотя барышни советовали оторвать Рудольфу яйца. А одна из них даже пыталась это осуществить.
— Пошли отсюда — сказал я — А то щас этот, из туалета выйдет.
И мы ушли восвояси. Дорогой молчали. Я из деликатности, Рудольф из-за стыда.
А потом я услышал, что Рудольфа положили в психушку.
И это была не тривиальная и обыденная белая горячка — профессиональная болезнь алкоголиков, а что-то похуже. Оттуда он выписался с инвалидностью II группы.
Последний раз я его видел на хоккее с мячом. Культивируется такая интересная игра в нашем городе. Стояла оглушительная оттепель, а Рудольф пришёл на хоккей в чабанском полушубке и тяжёлых сторожевых валенках — видимо не мог осмыслить погоду.
Он смотрел на меня кротким взглядом больного на голову человека. Заторможенный такой, с равнодушными, как у святого, глазами.
Началась игра, начались финты и пробросы мяча. Рудольф вёл себя неадекватно. Он не впопад вскрикивал и тихо радовался, когда нашим ребятам забивали гол. К концу первого тайма выяснилось, что перепутав формы, он болеет за команду противника.
— Наши же синие! — сказал я ему.
— А я думал белые, — застенчиво ответил Рудольф.
Я старался не лезть к нему в душу, но невоспитанность пересилила.
— Ну и как там в психушке? — спросил я.
— Нормально. Только главврач — псих — печально отозвался Рудольф.
— Кормят-то хорошо?
— Да, таблеток много — неопределённо отвечал Рудольф.
Мы поговорили ещё. Все врачихи — наркологи бросили его, переключившись на более цветущих мужчин, а у Рудольфа, как я догадался, кроме носков уже ничего не стояло. Жил он под присмотром мамы.
Не пил, не курил, стихов не писал. И от всех дел в связи с болезнью отошёл. Его газету о семейных отношениях ушлые люди перепрограммировали в порнографический вестник, поющий гимны блуду.
Издательство закрылось. Обо всём этом Рудольф рассказывал равнодушно, как о жизни на Марсе. И выглядел он, как огурчик, то есть как овощ. Ни мысли, ни страсти — ничего.
Наконец игра закончилась. Наши ребята позорно проиграли задолго до финального свистка. Вточь-вточь как Рудольф.
Больше я его не видел.
Тестирование
Устраивался я однажды на престижную работу. Работа что-то там с газом. СН4. Голубое топливо и разрешение на его отпуск. И главное, работа была денежная — на ней буквально все получали взятки. Я узнавал.
— Пройдите тестирование — сказали мне в конторе.
Повторяя в уме пределы взрываемости метана и марки газоанализаторов, я вступил в светлый кабинет. Сидел мордатый мужик в галстуке. Вид глубоко пьющий. Но глаза очень сильные.
— Здравствуйте — сказал я, изображая улыбку и коммуникабельность.
— Здоров — буркнул мужик, ковыряясь в бумагах на столе. В это время по селектору женский секретаршечий голос взволнованно сказал:
— Вадим Вадимыч! Здесь Обезьянков. Просит вас оказать ему содействие во врезке в газопровод, что на Пролетарской. Говорит, что срочно.
Было слышно, как сам Обезьянков ей подсказывает.
Вадим Вадимыч нахмурился и без эмоций сказал:
— Скажи Обезьянкову, что я могу оказать содействие только по врезке ему по шее. И с большим удовольствием. Так и скажи.
Он щёлкнул тумблером и помассировал правую руку, как будто действительно собирался врезать неведомому Обезьянкину по шее. И с большим удовольствием.
«Круто» — подумал я и подобрал живот.
Вадим Вадимыч пошелестел ещё бумагами, оглядел меня и наконец задал вопрос:
— Как называется яйцо, из которого не вылупился цыплёнок?
Я оторопел. Причём здесь газ, пределы его взрываемости? Что за яйца? А потом обожгло. Намёк на моё ветеринарное образование! Мол, знай своё место. Догадались, что второй диплом купленный! Я собрал волю в кулак, заперебирал мозгами. Так как же называется яйцо, из которого не вылупился цыпленок? И сразу вспомнил — «болтун»!
— «Болтун»! — радостно сказал я, — Яйцо, из которого не вылупился цыплёнок, называется «болтун»!
— Болтун, — согласился Вадим Вадимыч. И посмотрел мне прямо в душу. Посмотрев, поморщился и спросил:
— А ты не такой?
— Нет, — как можно твёрже соврал я и убрал с лица улыбку. Помолчали. Наконец он что-то отметил у себя ручкой и сказал:
— Ну ладно, иди.
На этом странное тестирование закончилось.
Через день я пришёл узнавать его результаты.
На мраморном крылечке конторы лицом к тротуару стоял, тяжело согнувшись, Вадим Вадимыч и как-то обыденно, никого не стесняясь, блевал в урну. Его сильные глаза слезились и он их вытирал ладошками. Рядом под утренним солнцем со скучающим видом курил его шофёр. Ходили люди.