Свободное движение и пластический танец в России
Шрифт:
В летние месяцы Цветаева собирала учеников на своей даче в Тарусе. В ее домике всем разместиться было сложно, и потому снимали здание местной школы, а расплачивались за жилье и продукты выступлениями в колхозах. Занятия проходили на открытом воздухе, тут же готовились концертные программы. «Реквизитом порой служило то, что удавалось раздобыть на месте, – жонглировали кочанами капусты, картошкой, морковью. Бросавший и ловивший морковь вдруг откусывал от нее и, как бы придя в восторг от того, как она вкусна, пускался в пляс» [315] . Цветаева водила своих подопечных в мастерские тарусских художников и на домашние концерты, беседовала о живописи или предлагала сымпровизировать танец на тему только что услушанной музыки. На пленэре их снимали фотографы С. Рыбин и А. Телешов; местные художники делали со студийцев зарисовки. Сосед Цветаевой, скульптор В.А. Ватагин, радовался тому, что «легко мог выбрать лучшую натуру из учениц школы Валерии Ивановны… мог набросать юных, начинающих танцовщиц» [316] . Он сделал несколько скульптур в дереве и бронзе. Курсы прекратили существование в середине 1930-х годов, но Цветаева продолжала давать частные уроки в своей единственной, но огромной комнате в многонаселенной коммуналке. С одаренных учеников плату за обучение она не брала и со многими дружила до конца своей жизни.
315
Морозов А.И. Воспоминания и письма. 1902–1997. Иваново: Ивановский областной художественный музей, 2006. С. 7.
316
Цит. по: Античный профиль танца. С. 9.
«Театр пластического балета» Инны Быстрениной
Об Инне Владимировне Быстрениной (1887–1947) известно
317
См.: Савин О.М., Тюстин А.В. Быстренины / Пензенская энциклопедия. М.: Большая Российская энциклопедия, 2001. С. 76–77; Купченко В. Труды и дни Максимилиана Волошина: Летопись жизни и творчества. 1917–1932 гг. СПб.: Алетейя, 2007. С. 241, 151, 154; о выступлении Быстрениной в 1912 году см.: Хронологическая канва жизни и творчества М.А. Волошина / Сост. В.П. Купченко [электронный текст, URL:.
318
См.: Русские пляски / Запись И.В. Быстрениной. М.: Всесоюзный дом народного творчества им. Н.К. Крупской, 1946.
319
См.: Беликова М.Г. Литературный конкурс 21/02/06 [электронный текст, URL:.
Пролеткульт
Расцвет пластического танца, пришедшийся на конец 1910-х – начало 1920-х годов, совпал с эпохой Пролеткульта. Возможно, поэтому – а также потому, что авторы пролеткультовских постановок стремились к синтетическому театру – пластика в них занимала большое место [320] . В Петрограде студия пластики при Пролеткульте возникла весной 1918 года. В ней преподавала Ада Корвин, которая еще в 1908 году на премьере «Синей птицы» в Художественном театре играла одну из «неродившхся душ», а позже в студии Мейерхольда на Бородинской исполняла «танец со змеей» [321] . Теперь Корвин ставила пластические барельефы «Нас расстреливали» и «Мы победим» на вечере памяти Карла Маркса и изображала «Свободу, рвущую цепи» на вечере рабочего поэта В.Т. Кириллова. В здании Биржи на стрелке Васильевского острова она танцевала в «мягкой алой тунике, босая, на каменных плитах огромного зала среди краснофлотцев». Корвин погибла от тифа в 1919 году. Но и после редкое выступление студии проходило без «живых картин» или «пластических этюдов» на революционные темы. Так, на вечере поэзии Алексея Гастева актриса Виктория Чекан «на фоне нежно-зеленого весеннего леса… изображала работницу, мечтающую о новой жизни среди машин, украшенных цветами и алыми знаменами» [322] .
320
О Пролеткульте см.: Заламбани М. Искусство в производстве: Авангард и революция в Советской России. М.: ИМЛИ РАН; «Наследие», 2003; Карпов А.В. Русский Пролеткульт: идеология, эстетика, практика. СПб.: Санкт-Петербургский гуманит. ун-т профсоюзов, 2009.
321
См.: Смирнова-Искандер А.В. О тех, кого помню. С. 80.
322
Золотницкий Д.И. Зори Театрального Октября. Л.: Искусство, 1976. С. 301–306, 355–358.
В московской студии Пролеткульта, основанной осенью 1918 года, пластику преподавала создательница «ХаГэ» Людмила Алексеева. Там на годовщину революции она поставила трилогию «Мрак. Порыв. Марсельеза», а затем в составе актерских бригад отправилась на Гражданскую войну – на Южный фронт [323] . В ее отсутствие, в апреле 1920 года, при московском Пролеткульте была создана Тонально-пластическая ассоциация (та самая, с которой Алексеева потом не ужилась в особняке на Воздвиженке). Своей задачей Ассоциация ставила синтез слова и пластики и создание «подлинного ТЕАТРА ЭКСТАЗА» [324] , – и это в то время, когда конец экстаза казался неминуем. Состав Тонплассо был эклектичным: вместе с пролеткультовцами Е.П. Просветовым и В.С. Смышляевым в ней участвовали последователь Далькроза князь С.М. Волконский и А.Ф. Струве – поэт, увлекавшийся «танцами под слово». Струве считал, что современный стих может заменить в танце музыку: «в нем и ритм, и звучность, и напевность, и модуляции… и все это без той пышной яркости, без той излишней расточительности, которая есть в музыке». Стихи для танцев, более чем посредственные – «Поэт и русалка», «Вихрь», «Девочка в лесу», – писал он сам [325] . После революции у Струве появились новые темы; на его стихотворение «Труд» в студии была поставлена «тоно-пластическая симфония». С агитпоездом имени Ленина «симфония» отправилась в Сибирь [326] .
323
7 апреля 1919 года Совет рабочей и гражданской обороны издал приказ, по которому «все граждане РСФСР, без различия пола и возраста, принадлежащие к числу сценических и театральных работников, подлежат точному учету на предмет возможного использования их по обслуживанию Красной армии по профессии». Тогда же Реввоенсовет начал организовывать армейские театры и привлекать профессионалов, в том числе к созданию актуального репертуара (Дмитриевский В.Н. Формирование отношений сцены и зала в отечественном театре в 1917–1930 годах. М.: ГИТИС, 2010. С. 35).
324
Выделено в оригинале – И.С; ГЦТМ. Ф. 150. Ед. хр. 9. Л. 27.
325
Струве А. Пластические этюды. Стихотворения для «танцев под слово». М.: Изд-во Б. Решке, 1913. С. 4. Вот одно из его стихотворений для танца (С. 21):
В пляске привольной я мчусь свободно
Вправо и влево, и вверх и вниз…
И в моих движениях, что сердцу угодно, –
В них и печаль, и радость слились.
Я могу в ней быстро мчаться,
Я могу в ней весь застыть,
Я могу ей весь отдаться,
В ней могу собой я быть.
В пляске – жизнь, и в пляске – вера,
Но застоя в пляске нет;
И свобода в ней без меры,
Каждый шаг душой согрет…
В пляске привольной я мчусь свободно
Вправо и влево, и вверх и вниз…
И в моих движениях, что сердцу угодно;
В них и печаль, и радость слились…
Александр Блок назвал книгу Струве «Kyklos» (1908) «дряхлым декадентством» (Там же. С. 4).
326
См.: ГЦТМ. Ф. 150 (Львов Николай Иванович). Оп. 1. Ед. хр. 9.
Лекции по выразительному чтению, мимике и сценическому движению в Тонплассо читал Волконский, «ритмизованное движение» преподавал будущий историк театра Николай Иванович Львов. Пластические этюды – «Мюзет» Баха, «Этюд массового движения» на музыку Грига – в традиционном для ритмистов ключе ставила Нина Александрова. Студийцев обучали разным системам актерской игры, театральной биомеханике, коллективной декламации, танцу, но более всего – акробатике. «Как завзятые циркачи, – вспоминал занимавшийся там в начале 1920-х годов Иван Пырьев, – мы летали на трапециях, ходили по проволоке, делали сальто, жонглировали» [327] . И все же попытка театрального синтеза не удалась – критики писали, что «тональные выступления» (хоровая декламация) в студии шли отдельно от пластических, жаловались на «засилье слов», механическое, неэмоциональное чтение – «хоровую рубку лозунгов» [328] .
327
Цит.
328
См.: Волконский С.М. Мои воспоминания. Т. 2. С. 296. Создатели жанра хоровой декламации подчеркивали ее отличия от мелодекламации – чтения на фоне музыки, популярного салонного развлечения. В отличие от последней, хоровая декламация не обязательно предполагала музыку и скорее продолжала «музыкальное чтение», которое в студии Мейерхольда преподавал Михаил Гнесин. Вот как выглядела хоровая декламация «Двенадцати» Блока в Институте живого слова в Петрограде: «десятки исполнителей, разбитых на несколько групп по голосам, читали по заранее разработанной партитуре то хором, то группами. Отдельные реплики читались солистами. Иногда хор “аккомпанировал” солистам, ведя с закрытым ртом определенную мелодию» (Тиме Е. Дороги искусства. М.: Всерос. театральное о-во, 1967. С. 81–82).
Студии Петрограда/Ленинграда
Хотя студийное движение в Москве было ярче и разнообразней, пластическая жизнь Петрограда также была интенсивной. В этом городе ритмопластика началась не с пластики как таковой, а с ритмики – в 1912 году С.М. Волконский основал там свои Курсы ритмической гимнастики. Тем не менее в это время уже сложился костяк будущей студии «Гептахор», а в 1915 году открылась «Школа пластики и сценической выразительности» актрисы Клавдии Исаченко-Соколовой. Затем, уже после революции, ученица Исаченко С.В. Ауэр создала «Институт совершенного движения» (в 1919 году), а двумя годами позже и другая ученица Исаченко, З.Д. Вербова, открыла свою студию. В 1920 году актриса Д.М. Мусина создала Студию единого искусства имени Дельсарта, где «танец в его естественно-пластических формах» преподавала еще одна пластичка, Т.А. Глебова [329] . По мере того как ученицы становились самостоятельнее, студии множились. Детскую студию открыла Е.Н. Горлова – драматическая актриса, учившаяся у Рабенек, в Институте ритма и «Гептахоре». В 1925 году от студии Вербовой отпочковалась группа Е.И. Мербиц. Разных школ набралось столько, что можно было устраивать смотры и соревнования. По образцу танцевальных «олимпиад» Э.И. Элирова в Москве в городе на Неве в 1921 году показ студий организовал В.Н. Всеволодский-Гернгросс в своем Институте живого слова, а тремя годами позже смотр был устроен Институтом истории искусств при поддержке Губернского отдела народного образования. К концу десятилетия существовало полтора десятка студий. В 1927 году была создана Ассоциация современного искусства танца, поставившая задачу упорядочить их «пластические системы». Наконец, в 1932 году, в попытке спасти пластический танец под эгидой физкультуры, была создана доцентура художественного движения в Институте физкультуры имени П.Ф. Лесгафта. Зародилась же пластика в городе на Неве – как, впрочем, и в Москве – с легкой руки Дункан. Родоначальница свободного танца побывала здесь в 1905, 1908 и 1913 годах, оставив по себе шлейф восторженных воспоминаний и массу последователей – начиная с «Гептахора» и кончая сотрудниками Института Лесгафта.
329
См.: Глебова Т. Пластическое движение // Ритм и культура танца. Л.: Academia, 1926. C. 66–73; Варшавская Р.А. Художественное движение как часть эстетического и физического воспитания: Дис. … канд. пед. наук (по физической культуре). Л.: Ин-т физкультуры им. П.Ф. Лесгафта, 1945. C. 60.
«Школа пластики» Клавдии Исаченко
В 1901 году Клавдия Лукьяновна Исаченко (урожденная Эгерт, по первому мужу Соколова, 1884–1951) поступила в сценический класс Художественного театра. Она сыграла несколько ролей у Немировича-Данченко, затем получила ангажемент в провинции, играла в петербургских театрах. Дункан она увидела, уже будучи опытной актрисой, и потому решила ей не подражать, а самой «искать глубокие законы ее движения» [330] . В 1905–1907 годах Исаченко занималась в немецкой школе Дункан, затем – у Рабенек, а потом самостоятельно, изучая античные образцы в Греции и Италии. В 1909 году она подвела итог своему поиску законов движения, опубликовав в киевском журнале «В мире искусств» статью «Что такое пластика?». В то время она еще играла в театре, но с рождением второго ребенка оставила сцену и посвятила себя преподаванию пластики.
330
Issatschenko C. Le ballet plastique et la culture physique esth'etique // Archives Internationales de la danse. 1935. № 5. P. 5–6. Я благодарю Е.Я. Суриц за возможность ознакомиться с текстом ее доклада «О Клавдии Исаченко (Соколовой, урожденной Эгерт) и немного о ее детях» (Санкт-Петербург, 2008) до его публикации.
Подобно Дункан, Исаченко ценила «мягкость и волнообразность» движений, их плавную слитность, «гибкость и текучесть». Визитной карточкой ее школы считали «танец рук»: балетный станок – упражнения для ног и корпуса – она дополнила собственным тренингом для рук. Подобно Дункан, Исаченко верила, что танец должен совершаться без видимых усилий, легко и беззаботно, с минимальной затратой мускульной энергии. Для этого она предлагала прием, использовавшийся еще Дельсартом: «ощутить движение изнутри», почувствовать сопротивление среды, своего рода «уплотнение воздуха» – и тогда, по контрасту, придет ощущение легкости. Для придания движениям выразительности, скульптурности Исаченко использовала «противоход», или противопоставление: «правая нога напряжена, правая рука – свободна; руки вперед – корпус назад; корпус вперед – голова назад, и наоборот». Как и сама основательница свободного танца, она любила рассуждать о единстве тела и духа, о «естественном танце» как «языке духовных чувств», искала путь к «мистическим экстазам». Как и Дункан, обучение пластике она начинала с шага, ходьбы и бега, затем переходила к пластическим этюдам, а заканчивала «молитвенным жестом – малым и большим» [331] . Возможно, именно этот последний дал повод критикам иронизировать об «эвоэ большом и малом» у дунканистов [332] .
331
Исаченко К. Программа школы пластики и сценической выразительности. Пг.: Тип. «Копейка», [б.г.]. С. 17–31.
332
Эвоэ – легендарный крик экстаза у вакханок и вакхантов.
Выступать Исаченко с ученицами начала в 1912 году, а уже в феврале следующего года она организовала в Тенишевском училище вечер, на который пригласила В.Э. Мейерхольда и А.Я. Головина. С 1915 года она открыла коммерческую «Школу пластики и сценической выразительности». Преподавали в ней пластику, ритмическую гимнастику, мимику, хоровое пение и декламацию; готовили актеров театра, но принимали также вольнослушателей и детей. Плата за обучение была высокой – двести рублей в год, – а значит, в числе ее учеников были не обязательно талантливые, а те, кто мог себе это позволить [333] . После революции Исаченко с пятью ученицами эмигрировала в Белград; там они влились в труппу местного театра оперы и балета. В 1923 году Исаченко участвовала в постановке авангардного балета «Тысяча вторая ночь» – в нем ей принадлежал хореографический рисунок роли «Сентиментальность» [334] . До 1927 года она с труппой гастролировала по Европе, затем осела в Берлине, а в начале 1930-х переехала в Париж. В мае 1935 года парижская студия Исаченко участвовала в смотре, организованном журналом «Международный архив танца». В выпуске журнала, посвященном этому событию, есть и ее статья с апологией «естественных» движений по Дельсарту и Дункан.
333
См.: Варшавская Р.А. Художественное движение. С. 41.
334
См.: Шантич Е. Авангардный танец подсознания. Хореографические эксперименты Елены Поляковой и Клавдии Исаченко (Белград, 1923 г.) // Русский авангард 1910–1920 годов и театр / Отв. ред. Г.Ф. Коваленко. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. С. 274.
«Студия пластического движения» Зинаиды Вербовой
Зинаида Давыдовна Вербова (по разным данным, 1901–1970 или 1898–1968) еще девочкой поступила в студию Клавдии Исаченко и после революции уехала с ней в Белград. Однако в 1920 году Вербова вернулась и вскоре создала в Петрограде свою студию. Ее идеал – «передать эмоции выразительным движением, соответствующим данной музыке» – был типичным для дунканистов. Учебный план был обстоятельным и включал не только пластику, ритмику, акробатику, характерный танец, но и теоретические предметы – анатомию, биомеханику (как научную дисциплину), историю танца и костюма. На занятиях движением она много внимания уделяла развитию мягкости и равновесия [335] . Ставили популярные тогда танцы на античные и ориенталистские темы: «Будда», «На берегу Ганга», «Анитра», «Саломея». На фотографиях студии – вакханки в венках, сатиры в коротких туниках, композиции со скульптурных рельефов.
335
Вербова З. Работа над телом как материалом для зрелища // Ритм и культура танца. Л.: Academia, 1926. C. 74–77.