Святая Русь - Князь Василько
Шрифт:
Демид Ерофеич перекрестился, но видение не исчезло. Да как же так, Господи! Неуж бывает такое сходство?
Полюбовался красавицей, подивился и направился в свои хоромы, мысленно повторяя: бывают же чудеса на белом свете.
Как-то, недели через две, в Углич приехал один из ростовских купцов, добрый знакомый Осинцева, кой на дни торговли всегда останавливался у Демида. Вечером за трапезой разговорились:
– Давненько не бывал в Угличе, Кузьмич. Аль в другие города всё шастаешь?
– Купца ноги кормят.
– Это уж
– Промышляет. Башковитый купец, без деньги не сидит… Да токмо пагуба94 в его дом привалила.
– Аль обокрали?
– Кабы обокрали. Хуже, Демид Ерофеич. Есть у нас в Ростове ямщик - Лазутка Скитник. Удалый детинушка, провор! Взял да и увел дочку Василия из дома - и как сгинули, словно черти их унесли.
– Как это увел?
– оторопел Демид.- Да так токмо тать может.
– Дочка сама ушла. Любовь, вишь ли, между ними. Выскочила из дома - и к ямщику. С того дня уж боле года миновало. Горюет по Олесе старик.
– Олеся?!
– ахнул Демид Ерофеич.
– Так вот кого я видел в храме.
– Видел в храме?
– в свою очередь удивился Кузьмич.
– В храме. Вылитая мать. Лет шестнадцать назад у меня гостевал Василий Богданов, и крепко влюбился в молодую вдовушку Олесю, что была за погибшим княжьим дружинником. Сошлись. Олеся девочку родила, велела своим именем назвать, а сама при родах преставилась. Василий-то девочку в Ростов увез. Супруга-то его погоревала, погоревала да так и приняла падчерицу…Так вот куда, значит, приблудились Лазутка и Олеся.
– Неслыханная наглость, Ерофеич. Такие недобрые дела на Руси наказываются. Строго наказываются! Дай черни волю - они и не такое натворят, нечестивцы. Олеся глупа, что с нее взять? Курица не птица, а баба не человек. А вот ямщик… Хорошо ведаю я этого Лазутку Скитника. Отец у него был бунтовщик. Княжьего вирника едва ли не убил. Князь Константин его на семь лет в поруб кинул. И Лазутка такой же смутьян. Случись крамола, первым за кнут возьмется. Надо бы воеводе донести. Пущай обоих в Ростов на княжой суд отправит.
– Допрежь выследить надо. У кого-то прижились.
– Выследить не мудрено. Углич не велик.
* * *
Малей довольно крякал: добрая получилась домница. Теперь только бы не подкачал Лазутка, кой, как он не раз говаривал, варил в селе крицу.
– Да ты не переживай, Якимыч. Сейчас набросаем смоляных полешков, поставим горшки с рудой и навалимся на мехи.
– Ну-ну, наваливайся.
И Лазутка навалился, нагнетая воздух, раз, другой, третий, пока не вспыхнули сухие березовые кругляши и не выплыли из домницы борзые огненные языки. Где-то через полчаса, в длинных глиняных горшках закипела руда, а затем поплыл по тоненьким желобкам выплавленный металл…
Лазутка смахнул со лба капельки пота, поправил
– Живем, Якимыч!
Кузнецы увлеклись работой и про обед забыли. Но тут - Олеся с узелком в руке. Рассмеялась:
– Чумазые-то какие. Поснедайте, чем Бог послал.
Малей глянул на Олесю, и в кой уже раз подумал:
«Славная у Лазутки жена. Повезло племяннику».
Светло, приподнято было на душе старого кузнеца. Теперь есть на кого и дом и кузню с домницей оставить. У Лазутки и впрямь золотые руки. Быть ему первостатейным ковалем. Мозговит, глядишь, и с укладом повезет, и ростовского кузнеца Ошаню обставит. Откует такой меч, кой любой богатырский кладенец 95рассечет.
Малей не оставлял надежды «посрамить» Ошаню, и он уже был близок изготовить наилучший уклад, настолько близок, что каждый день, проведенный в кузне, приближал его к долгожданной цели.
И вот заветный час его настал.
– Лазутка! Доставай Ошанин топор.
Лазутка обшарил глазами кузню и развел руками.
– Не вижу, Якимыч.
– Очумел, племянник. Да сей топор богаче любой золотой гривны. В избу беги. Под лавкой!
Лазутка принес и застыл с топором в руке подле настежь открытых ворот кузни.
Малей вышел со своим топором. Бросалось в глаза его неспокойное, взволнованное лицо. Он начал прохаживаться вдоль кузни и всё чего-то неразборчиво бормотал.
Лазутка понял: Малей оттягивает пробу. Он так напряжен, что на его закопченном лбу заискрились капли пота. Сейчас, пожалуй, наступила главная минута в его жизни. Еще юнотой он начал мечтать об изготовке такого крепкого меча, коего и Русь не ведала.
– Ставь на наковальню, Лазутка. Острием кверху, - неузнаваемым, охрипшим голосом произнес кузнец.
Малей перекинул топор в левую руку, размашисто перекрестился и ступил к наковальне.
– Крепче держи. Бить буду, что есть мочи.
Малей широко размахнулся и с силой опустил свой топор, да так, что лезвие на добрый вершок вонзилось в лезу Ошаниного топора.
– Вот так удар, Якимыч!
– одобрительно произнес Лазутка.
А Малей поспешно оглядел лезу своего топора, и аж молодецки подпрыгнул.
– Конец твоей славе, Ошаня!.. Ты глянь, Лазутка. На моем - лишь малая зазубрина.
– И впрямь, - удивленно ахнул Скитник.
– Да тебе ж всем кузнецам надо в ноги поклониться. Вот я первым тебе кланяюсь.
– Ну, буде, буде, - засмущался Якимыч.
– Чай, не князь.
– И князьям тебе надо кланяться. Да коль таких мечей вдоволь накуем - никакому врагу нас не одолеть. Ну, Якимыч!
Восторгу Лазутки не было предела. Да и у Малея счастливо искрились глаза.
– Завтра же примусь за новый меч.
Г л а в а 2
В ПОРУБ !