Святая Русь - Князь Василько
Шрифт:
– Шла бы ты в светелку, Олеся Васильевна.
– Что?.. Это ты, Харитонка, - выходя из оцепенения, тихо молвила Олеся.
– Я, Олеся Васильевна. Шла бы, сказываю, домой.
– Зачем ты здесь?
– Как зачем?.. Батюшка твой повелел…, - Харитонка чуть не ляпнул, что приставлен к Олесе в стражники, но вовремя поправился: - Батюшка повелел оберегать тебя от лихих людей.
– От лихих?
– в очах Олеси промелькнул испуг. Она вспомнила, как ее грубо схватили у избы кузнеца Малея княжьи люди и насильно
– У меня же в доме Никитушка, Никитушка! Отпустите меня к сыну!
Но княжьи люди и слушать ничего не хотели. А затем, когда она отвергла Владимира, те же княжьи слуги кинули ее на телегу и с охальными словами повезли в Ростов. Они и впрямь недобрые люди, готовые на всякое лихо.
Не успела Олеся выйти из малинника, как услышала гулкие удары топоров по частоколу. В страхе перекрестилась. Господи! Да вот они уже и в тын ломятся. За ней и Никитушкой! Бежать, борзей бежать!
И Олеся, прижимая к груди ребенка, быстро побежала к дому. Запыхавшись, влетела в избу, увидела Секлетею и напугано закричала:
– Спрячь меня, матушка! Борзее спрячь с Никитушкой!
– Аль напасть какая?
– всполошилась Секлетея.
– Лихие за мной с топорами гонятся!
Секлетея ошарашенно плюхнулась на лавку. Плоский поджатый рот ее открылся, руки и ноги затряслись. На ее счастье в избу вошел Харитонка.
Секлетея, показывая дрожащей рукой на дочь, заплетающимся языком вопросила:
– Чего это… чего это Олеся сказывает? С топорами, чу, за ней лихие гонятся.
– С топорами?
– удивился Харитонка, а затем смекнул.
– Да это плотники начали старый тын рушить, вот Олесе Васильевне и почудилось.
– Нет, нет, не почудилось. Спрячь меня с Никитушкой, матушка! Спрячь!
Секлетея пытливо глянула на лицо Олеси и охнула, схватившись за голову. Никак, дочка разума лишилась. Господи, беда-то какая!
– Ступай, Харитонка…Нет, погоди. Разыщи Василия Демьяныча.
Харитонка пожал покатыми плечами.
– Не ведаю, где и разыскивать, хозяйка.
– Вот и я не ведаю. Он никогда о своих делах не сказывает... Как же быть-то, пресвятая Богородица? Но он где-то в городе. Может, к купцам ушел. Ищи, Харитонка!
Харитонка обегал всех богатых торговых людей, но купца никто не видел. Часа через два холоп вернулся в избу в надежде, что Василий Демьяныч появился дома, но Секлетея огорчила:
– Не был. И куда запропастился государь мой? А с дочкой-то совсем худо. Ходит с блаженным лицом, как наш юродивый на паперти, и всё чего-то бормочет. И чего делать - ума не приложу. Вдругорядь ищи, Харитонка.
Но и вдругорядь не удалось найти холопу купца Богданова. Тот заявился в дом лишь к вечеру.
– Да где ж ты пропадал-то, батюшка? Обыскались тебя!
– В храме был, - хмуро отозвался Василий Демьяныч.
–
– подивилась Секлетея.
Купец Богданов никогда не считался усердным прихожанином. Ходил в церковь, когда не был в отлучке, лишь раз в неделю, да и то с семьей. Один же - в жизни не хаживал, а тут провел в храме едва ли не весь день, что и удивило Секлетею.
– Чего искали?
– всё также пасмурно спросил купец.
– Беда, государь мой. Дочка-то, кажись, умом тронулась.
– Что-о-о?
– Да ты сам погляди. Несуразицу несет.
Василий Демьяныч по сумрачной лесенке поднялся в светелку. За ним последовала и Секлетея.
Олеся, при свете бронзового шандана из трех оплывших сальных свечей, тихонько раскачивала зыбку и негромко приговаривала:
– В могилке покойно, Никитушка. Никто меня не найдет… В могилке покойно.
Василий Дёемьяныч подошел к Олесе и тронул ее за плечо.
– Ты чего это, дочка?
Олеся испуганно отпрянула от отца.
– Нашли!.. А где топор? Токмо Никитушку не погубите!
Василий Демьяныч переглянулся с Секлетеей и сокрушенно опустился на лавку. Помрачневшие глаза его устремились к иконе Спасителя. За что наказуешь, Господи? За что?!
* * *
Старый, местами подгнивший частокол плотники рушить не стали. Так купец приказал.
– Аль двойным тыном надумал от улицы отгородиться, Василь Демьяныч?
– со скрытой усмешкой вопросил Сидорка Ревяка.
Купец сердито ответил:
– А надо бы! Уж слишком много воровских людей развелось.
Молвил и пошел прочь.
– Вот и пойми его, - развел Сидорка руками.
– «Надо бы!» Да двойным тыном даже бояре не отгораживаются. И чего опасается?
– Девку выкрали, вот и опасается. А тут, глядишь, и Секлетею его уволокут, - хохотнул Луконя.
– Буде ржать. У человека горе, а вам бы всё шуточки. Дерева рубите!
– напустив на себя строгий вид, произнес Сидорка.
Неподалеку стучал топором дюжий Кирьян. Был он в сермяге, подпоясанной лыком, и в войлочном колпаке, низко надвинутом на самые брови. Огненно-рыжую бороду трепал густой говорливый ветер. Работал споро, без устали. Луконя обработал одно дерево, а Кирьян уже за третье принялся.
Плотник глазам своим не поверил: обтесал, поди, кое-как. Подошел, цепко оглядел кругляш и головой крутнул. Ну и немтырь! Ловко обстругал.
– Ты чего так торопишься, Кирьян? Силы побереги, а то и дух вон.
Но «немтырь», знай топором звенит.
Луконя поглядел, поглядел и вернулся к Сидорке.
– А свояк твой топоришко держать умеет.
– А я че говорил? Мужик работящий.
– Уж больно прыткий, как бы пуп не надорвал.
– Не надорвет. Он у меня двужильный, за троих ломит.