Шрифт:
— У меня такая фраза уже есть, — ответил Т.
— Можно ее услышать?
— Она вам ничего не скажет. Извольте — «Оптина Пустынь». Ну или «Оптина Пустынь соловьев». Это то, о чем я собираюсь спросить Достоевского, поскольку именно он употребил это выражение впервые.
— Хорошо, — сказал Джамбон, — мне действительно непонятно, но главное, чтобы понимали вы. Теперь одно условие. Я хотел бы на время опыта привязать вас к стулу.
Т. нахмурился.
— Это еще зачем?
— Дело в том, — ответил Джамбон, — что используемые мной
— Субстанции? Какие субстанции?
— Я дам вам проглотить специальное тибетское снадобье.
— Позвольте, — сказал Т., — вы, значит, хотите накормить меня какой-то отравой, да еще и к стулу привязать?
— Вы мне не доверяете?
— Тут не в вас дело. У меня немало недоброжелателей, и полагаться приходится только на себя. Если меня застанут, извините, привязанным к стулу... Не то чтобы я ожидал подобного развития событий, но рисковать я не могу.
Джамбон погрузился в раздумья.
— Скажите, — спросил Т., — это ваше снадобье влияет на способность двигаться? Владеть своим телом?
— В том и дело, что нет. Но само ваше восприятие претерпит серьезные изменения, и для вашего блага...
— Мне лучше знать, в чем мое благо, — ответил Т. — Можете вы проделать опыт, не привязывая меня к стулу?
— Это опасно. И для вас, и для меня.
— Почему?
— Во время опыта вам, возможно, будет казаться, что вы перемещаетесь в пространстве. Чтобы ваше тело не совершало рефлекторных движений, его надо удерживать...
Сказав это, Джамбон смерил фигуру Т. оценивающим взглядом.
— Веревки, конечно, надежнее, — сказал он, — но думаю, что при одной пилюле справлюсь и так. Насколько это условие для вас важно?
— Оно решающее.
— Тогда я попрошу тройную плату. И деньги вперед.
— Приятно говорить с деловым человеком, — улыбнулся Т. — Возьмите сами, сумка с империалами на зеркале...
Пока Джамбон отсчитывал монеты (это заняло у него довольно много времени), Т. подошел к стоящему у стены серванту, встал так, чтобы Джамбон не видел его рук, и открыл ящик. Внутри лежал металлический конус с желтой кнопкой капсюля и выгравированным на плоском дне словом «Безответная». Это была вторая бомба — единственное, что осталось у Т. из снаряжения, присланного из Ясной Поляны.
«Первая, кажется, называлась «Безропотная», — подумал он, — и ведь правда, никто потом не роптал. А тут, надо полагать, никто не ответит. Кузнец де Мартиньяк постиг непротивление весьма глубоко. Жалко разбрасываться такими красивыми вещами, но если этот Джамбон предатель...»
Взяв бомбу, Т. незаметно положил ее в карман. Когда он вернулся на свое место, лама, как раз закончивший подсчет денег, спрятал кошель с монетами в недра своей рясы и улыбнулся.
— Все в порядке, — сказал он. — Процедура весьма проста по внешним формам, и мы можем начинать...
Откуда-то в его руке появился небольшой пестрый узелок. Он развязал его (мелькнул платок с мрачной религиозной вышивкой —
— Откройте, — велел Джамбон.
Т. откинул крышку черепа.
Внутри лежали три пилюли, по форме немного похожие на бомбу в кармане у Т. — каплевидные, размером с ноготь, темно-серого цвета, с вкраплениями мелко измолотой сухой травы.
— Что это? — спросил Т., вынимая одну из пилюль и поднося ее к глазам.
— «Слезы Шукдена», — ответил Джамбон. — Шукден, если вам любопытно, это личный дух-охранитель Великого Желтошапочного Ламы из дворца Потала. Как вы понимаете, наилучшая рекомендация из всех возможных.
— Из чего они сделаны?
— Из смеси более чем ста разных трав, корней и субстанций. Точный состав веками держится в секрете.
Т. заметил, что в дне шкатулки выбиты углубления под каждую пилюлю — слезы как бы падали в три разные стороны из общего центра.
— Почему именно три? В этом есть смысл?
— По числу глаз, — объяснил Джамбон. — Мирянам рекомендована одна пилюля, поскольку они смотрят на мир как бы одним подслеповатым глазком. Утвердившемуся на духовном пути можно проглотить две, ибо у него открыты оба глаза. А три дозволяется принимать только тому, у кого открыт глаз мудрости. Но ему никакие пилюли вообще не нужны, поэтому третья добавлена в ритуальных целях — такова традиция. Вам следует принять одну. Или, с учетом того, что мы проводим опыт без веревок, половину.
— Нет, — сказал Т., — две.
— Разве вы человек пути?
Т. кивнул.
— Можно спросить, что вы на нем постигли?
Т. пристально поглядел на Джамбона.
«Рассказать все? — подумал он. — Впрочем, времени нет...»
— К примеру, милостивый государь, — ответил он чуть надменно, — я постиг, что эту Вселенную вместе с городом Петербургом и присутствующим здесь ламой Джамбоном я сотворил сам, мистически действуя из абсолютной пустоты. Я есть отец космоса и владыка вечности, но не горжусь этим, так как отчетливо понимаю, что эти видимости суть лишь иллюзорные содрогания моего ума.
Джамбон внимательно уставился на Т. — куда-то в точку над его бровями. Он глядел туда долго, почти минуту, и на его лице постепенно проступало замешательство пополам с уважением, словно у кочевника, впервые увидевшего автомобиль.
— Интересно, — сказал он. — Я слышу подобные слова довольно часто, но люди, произносящие их, обыкновенно в глубине души сами понимают, что врут. Вы же по всем признакам говорите правду... Не знаю, граф, по какому пути вы идете, но вам определенно можно принять две пилюли. Никаких возражений. И для меня, поверьте, большая честь служить вам в качестве проводника. Вот только опыт займет много времени — препарат будет действовать до самого вечера. Поэтому я предлагаю начать незамедлительно...