Талисман
Шрифт:
— Значит, ты туда не входил?
— Нет. Никогда не входил, никогда не войду.
Ах, Ричи, неужели никто не учил тебя никогда не говорить «никогда»?
— Это касалось и твоего отца? Он тоже никогда не входил туда?
— Нет, насколько я знаю, — сказал Ричард своим лучшим профессорским голосом. Его указательный палец потянулся к переносице, чтобы поправить очки, которых там не было. — Я готов поспорить, что он никогда не входил вовнутрь. Он боялся не меньше меня. Но я просто… боялся. Что касается моего отца, то тут было нечто большее. Он…
— Он что?
Неохотно Ричард продолжил:
— Он был околдован этим домом, как мне кажется.
Ричард остановился, взгляд его отсутствовал: он вспоминал.
— Он стоял перед ним каждый день,
— Волки?
— Я думаю, да, — сказал Ричард почти раздраженно. — Да, я думаю, некоторые из них были Волками, или как там ты их называешь. Казалось, что они себя чувствуют неудобно в своей одежде — они все время чесались, обычно в тех местах, где приличные люди не чешутся. Другие были похожи на нового тренера. Резкие и грубые. Некоторых из них я видел и в Лагере готовности. И вот что я тебе скажу, Джек: эти парни боялись этого места еще сильнее, чем мой отец. Они почти съеживались от страха, когда приближались к этому дому.
— А Солнечный Гарднер? Он бывал там?
— Ага. Но в Пойнт-Венути он выглядел более похожим на человека, которого мы видели там…
— Осмонда.
— Да. Но эти люди приходили нечасто. Обычно там был только мой отец, один. Иногда он заказывал в ресторане мотеля сандвичи, а потом сидел на скамейке, ел завтрак и смотрел на отель. Я стоял у окна в холле «Кингслэнда» и смотрел на своего отца, смотрящего на отель. Мне никогда не нравилось его лицо в такие моменты. Он выглядел испуганным, но, кроме того, казалось, что он… что он тайно злорадствовал.
— Злорадствовал, — задумчиво произнес Джек.
— Иногда он спрашивал меня, хочу ли я пойти с ним, и я всегда говорил «нет». Он кивал, а однажды, я помню, он сказал: «Придет время, и ты все поймешь, Рич… В свое время». Я помню, что я подумал, что если он говорит о Черном отеле, то я не хочу ничего понимать.
Однажды, — сказал Ричард, — когда он напился, он сказал, что внутри этого дома что-то есть. Он сказал, что это было там очень долго. Я помню, мы лежали в своих кроватях. Той ночью был сильный ветер. Я слышал волны, бьющиеся о берег, и скрип флюгеров на верхушках башен «Эджинкорта». Это был пугающий звук. Я думал об этом доме, о его комнатах, совершенно пустых…
— Если не считать привидений, — пробормотал Джек. Ему показалось, что он услышал шаги, и он быстро обернулся. Ничего, никого. Вся обозримая часть дороги была пуста.
— Верно, если не считать привидений, — согласился Ричард. — И я спросил: «Это значительная вещь, папа?» «Это самая важная вещь там», — сказал он. «Тогда какой-нибудь бродяга может забраться туда и украсть эту вещь», — сказал я. Это было не то — как бы это сказать? — это было не то, о чем я хотел бы говорить, но я боялся, что он заснет. Я боялся воя ветра и скрипа флюгеров в ночи. Он засмеялся, и я услышал, как он налил себе еще немного бурбона из бутылки, стоявшей на полу. «Никто не украдет это, Рич, — сказал он, — и какой-нибудь бродяга, забравшийся в «Эджинкорт», увидит там то, чего он никогда не видел раньше». Он допил свой бурбон, и мне показалось, что он начал засыпать. «Только один человек во всем мире может прикоснуться к этой вещи, но он никогда не приблизится к ней, Рич, я могу гарантировать это. Единственное, что меня интересует, — это то, что эта вещь одинакова и здесь, и там. Она не меняется — во всяком случае, насколько я могу сказать. Я бы хотел ее иметь, но я не хочу даже пытаться, во всяком случае сейчас, а может быть, и никогда. Я могу делать что-то с этой вещью, но, в общем, я считаю, что лучше будет, если она останется там, где она есть». Я сам тоже начал засыпать, но спросил его, что это была за вещь, о которой он говорил.
— Что он ответил? — спросил Джек, во рту у него пересохло.
— Он назвал это… — Ричард смутился, нахмурившись в раздумье, — он назвал это «осью всех возможных миров». Потом он засмеялся. Потом он назвал это по-другому. Так, как тебе не понравится.
— Как?
— Это рассердит тебя.
— Давай, Ричард, говори.
— Он
Ричард почувствовал не злость, а взрыв жгучего волнения. Все было верно, это был он, это был Талисман. Ось всех возможных миров. Скольких миров? Одному Богу известно. Долин, гипотетических Долин Долин, еще каких-то миров, как полосы, непрестанно поднимающиеся вверх и наружу по шесту, окрашенному по спирали в разные цвета. Вселенная миров, многомерный макрокосм миров — и во всех одна вещь была неизменной, одна объединяющая сила, которая была, безусловно, доброй, даже будучи заточенной в злом месте, Талисман, ось всех возможных миров. И он был капризом Фила Сойера? Возможно. Капризом Фила Сойера… Капризом Джека… Моргана Слоута… Гарднера… И конечно, надеждой двух Королев.
— Это больше чем двойники, — сказал он тихим голосом.
Ричард брел, глядя на прогнившие шпалы под ногами. Теперь он нервно поднял голову и посмотрел на Джека.
— Это больше чем двойники, потому что миров больше двух. Это уже не двойни, а триады… четверни… кто знает? Морган Слоут здесь, Морган из Орриса там, может быть, Морган, Герцог Азрильский, где-нибудь еще. Но он никогда не входил в отель!
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказал Ричард покорным голосом. Но я уверен, что ты все равно будешь говорить, звучало в его голосе, продвигаясь от чепухи к полному безумию. Поезд на остров Сибрук отправляется!
— Он не может войти вовнутрь. То есть Морган из Калифорнии не может, и ты знаешь почему? Потому, что Морган из Орриса не может. А Морган из Орриса не может потому, что Морган из Калифорнии не может. Если один из них не может войти в его вариант Черного отеля, то ни один из них не может. Понимаешь?
— Нет.
Джек, взволнованный своим открытием, не обратил внимания на слова Ричарда.
— Два Моргана или десятки. Это не важно. Две Лили или десятки — десятки Королев в десятках миров, Ричард, подумай об этом! Десятки черных отелей — только в других мирах это может быть черный увеселительный парк… или черный гараж… или я не знаю что. Но, Ричард…
Он остановился, повернул Ричарда за плечи и уставился на него, глаза его сияли. Ричард попытался отвернуться, но потом остановился, пораженный огненной красотой лица Джека. Вдруг Ричард поверил, что все возможно. Вдруг он почувствовал себя исцеленным.
— Что? — прошептал он.
— Некоторые вещи являются исключением. Некоторые люди являются исключением. Они… э… единственные. Они как он — Талисман. Единственные. Я. Я единственный. У меня был двойник, но он умер. Не только в Долинах, но и во всех мирах, кроме этого. Я знаю это — я чувствую это. Мой отец тоже это знал. Я думаю, поэтому он называл меня странником Джеком. Когда я здесь, там меня нет. Когда я там, меня нет здесь. И ты, Ричард, тоже!
Ричард уставился на него, потеряв дар речи.
— Ты не помнишь, ты проспал большую часть того, о чем мы говорили с Андерсом. Он сказал, что у Моргана из Орриса был сын. Раштон. Знаешь, кем он был?
— Да, — прошептал Ричард. Он все еще не мог отвести глаза от Джека. — Он был моим двойником.
— Верно. Мальчик умер, как сказал Андерс. Талисман единствен. Мы единственны. Твой отец — нет. Я видел Моргана из Орриса в том мире, он похож на твоего отца, но он не твой отец. Он не мог войти в Черный отель, Ричард. Он не может и сейчас. Но он знал, что ты единствен, так же, как знает и про меня. Он хотел, чтобы я умер. Ему нужно, чтобы ты был на его стороне. Значит, если бы он решил, что ему нужен Талисман, он всегда мог бы послать за ним тебя.