Там, где мы служили...

Верещагин Олег Николаевич

Жозеф методично разорвал фотографию — надвое, начетверо, на восемь и — с силой — на шестнадцать мелких кусков. Потом швырнул обрывки в лицо жестокой куклы из дурной старой сказки и, тщательно выговаривая слова, произнёс:

— Это на прощанье — с презрением к вам от глубоко вас неуважающих сослуживцев погибшего героя… — он коротко поклонился и кивнул Эрику: — Пошли, капрал.

Но Эрих ещё задержался. Глядя в глаза Мирэй, он с наслаждением произнёс:

— Dirne du, — и повторил на английском: — Кур-ва. Курва ты, — и лишь потом повернулся и зашагал по дорожке. Заметил на пальто грязную полосу, рывком, срывая пуговицы, дёрнул его и швырнул на чёрную, с пятнами снега, клумбу, не глядя.

Темноволосый парнишка-скаут

всё ещё стоял у забора, глядя во все глаза — большие и потемневшие. Губы его шевелились.

— Какой у тебя пистолет? — вдруг спросил Жозеф, остановившись рядом с ним.

— Пистолет? — тот замешкался. — Откуда…

— Ладно, не ври, — усмехнулся Жозеф. — Покажи.

Мальчишка, помедлив, достал небольшой пистолет с вытертым воронением. Жозеф узнал старый «вальтер» 22-го калибра и усмехнулся снова:

— Ты что, блох из него стрелять собрался? — валлон достал из кармана плаща свой браунинг. — Вот, держи. Можно свалить медведя, если он не в бронежилете.

— Мне?! — глаза мальчишки вспыхнули, но в них появилось и недоверие. — Правда?!

— Держи, — Жозеф вложил оружие в руку мальчишки — небольшую, в набитых трудом и тренировками мозолях — та дрогнула под боевой тяжестью, но тут же отвердела, надёжно приняла пистолет. — Владей.

— Пойдём, — окликнул Эрих. — Мне ещё надо купить пальто. Холодно…

* * *

В Шарлеруа снова шёл дождь. Поезд через Вупперталь должен был идти ещё через сорок минут, и юноши вышли на привокзальную площадь. Они молчали — говорить было не о чем — и смотрели на большую распечатку статьи о софийской трагедии, висящую на стене вокзала. Прямо на листе наискось было написано красным от руки — как требование и как приговор:

— Может, останешься? — спросил наконец Эрих.

— Прости — нет, — без запинки ответил Жозеф.

— Как же мы без такого глухаря?

Ответить Жозеф не успел. До них донеслась музыка — играли в парке, отсюда не было видно.

— Что это? — Эрих насторожился.

— Баллада, — ответил Жозеф. — Посмотрим, если опоздать не боишься?

— Посмотрим, — кивнул Эрих, поправля перчатки.

Они пересекли площадь и вошли в аллею. Теперь в её конце, возле памятника, хорошо была видна толпа людей, неподвижно стоящих под редким дождём. Подойдя поближе, юноши увидели, что тут в основном молодёжь. Неподвижно, тихо, тесными рядами и группками, стояли они и слушали в полном молчании.

— Что тут? — спросил Эрих у подростка, державшего руки на плечах своей подружки, стоя позади неё. Тот обернулся, смерил немца взглядом и тихо ответил:

— Играют… Сегодня из Шарлеруа уходит пятьдесят человек… кто в нашу армию, кто в Роты. Для них играют. Да вы послушайте сами, — и отвернулся.

Играли трое мальчишек, судя по светлым волосам и глазам — фризов. Очень похожие и очень красивые — наверное, братья, лет 10–11, 13–14 и 15, барабанщик, гармонист и гитарист. Играли прямо под дождём. Играли и пели — как люди, взрослые люди, понимающие, что до конца дороги далеко, и по ней — тяжёлой и единственной — придётся идти и им…

— Небо молнией расколото, Гневом северных богов. Кровь восстала против золота И мятеж ее суров! Трепещите, превратившие Земли ариев в товар. Мы вернулись, воплотившие Гнев последних аватар. Мы сразимся за угодия, За поруганную Честь. Вновь

несем мы вам, отродия, Нашу гибельную весть. Звонче колокол восстания! Выше всполохи знамен! Мы промозглого отчаянья Вновь штурмуем бастион. Сокрушит громовым молотом Крепость вражью Доннер-Тор! Кровь восстала против золота, Кровь выносит приговор!

5

До Каспера оставалось миль пять, когда через дорогу начала методично переползать колона танков. Плоские, цвета хаки «свипхвэйты» [47] с наглухо закрытыми люками, украшенные латными кулаками герба Имперских Кирасиров, рыча на форсаже, подскакивали носом, грохались на старую дорогу и, вскидывая корму, спрыгивали с неё уже по другую сторону, оставляя после себя гул и рёв.

Свернув фургон на обочину, бородатый возница надвинул на глаза шляпу и, отпустив поводья, зевнул:

47

«Swiрhwауt» FV.0011- средний танк Англо-Саксонской Империи. Производился в 20 г. Серых Войн — 5 г. Реконкисты, состоял на вооружении имперской армии (использовался даже в начале Первой Галактической Войны, но только в ополчении) и армий некоторых других государств. Масса — 60 т., максимальная скорость передвижения — 62 км/ч, экипаж — 5 чл. Вооружение: 175-мм гладкоствольное инженерное орудие, 1х2 30-мм автоматическая пушка, 2 7,62-мм пулемёта, 4х6-ствольных блока активной защиты.

— Надолго.

Майкл вздохнул, посмотрел на танковую ленту. Подцепил из-под ног мешок и кивнул:

— Спасибо. Удачи!

— Пешком, что ли, пойдёшь? Посиди, чего…

— Да мне не привыкать. И места знакомые, — Майкл решительно выскочил наружу, хлопнул дверцей передка, поднял руку, махнул благодарно. В ответ приподнялась шляпа…

…От дороги давно осталась только насыпь из щебня. Дожди, снег, морозы, ветер и оттепели загубили полотно полностью. Майкл шагал, стараясь выбирать сухие и чистые — хотя бы относительно — участки, ориентируясь на видимый на горизонте ряд ветряков. Их лопасти яркими отблесками вращались на фоне низкого, серо-чёрного клубящегося неба. Ветер с гор пахнул холодом и влажным камнем. Справа от дороги тянулись молодые посадки клёнов, слева — поле, ещё покрытое снегом.

Он хорошо помнил эти места. Помнил ещё по тем временам, когда в одиночку тут было ходить смертельно опасно. Но, похоже, эти времена ушли в прошлое, хоть и были так недавно…

Щебень похрустывал под ногами. И было тихо. Очень тихо. Даже рёв танковой колонны не слышался больше — его как раз относило ветром.

Верить ли, что ты оживёшь, подумал Майкл, глядя то влево, то вправо — на землю. Когда они приехали сюда несколько лет назад — тут была только мёртвая грязь и кое-где рощи умерших деревьев. И всё, что они смогли и успели сделать, разорили банды. Оживаешь ли ты, или обманываешь людей — обманываешь со злости на то, что они допустили с тобой это поругание? Но разве люди наказаны не достаточно?

Он прошёл мимо уцелевшего старинного здания — тонкого серого каркаса. Его оплетал такой же серый вьюнок. Мёртвый и прочный, словно вырезанный из камня. Наверху конструкции сидели две птички — голуби. Когда его семья сюда приехала — тут не было почти никакой жизни. Птиц не было точно.

За каркасом он вдруг увидел обелиск. Гладкий овал бурого гранита с чёрной диабазовой табличкой.

Майкл не подошёл. Нет, потом он подойдёт. Придёт и подойдёт. Обязательно. Но не сейчас. Он ещё не дома. Он ещё не вернулся. Он даже не уверен, есть ли у него этот дом…