Танцор смерти. Дорога домой. Полет орлов. Исав
Шрифт:
— Клэр, чем это ты так встревожена? — спросила мама, зайдя поцеловать меня на ночь.
— Мама, Ронни не извращенец.
— Похоже, кто-то подслушивал под дверью, — сказала мама строго.
— Я уверена, с ним все будет хорошо. А Большой Рон не заберет его назад?
— Большой Рон сказал, что ему наплевать, где Ронни будет жить, лишь бы денег подкидывал.
Я вздохнула — с тоской и с облегчением.
— Большому Рону он никогда не был нужен. А мне нужен!
— Когда Ронни поселится у нас, — проговорила
Да уж, как к братьям, подумала я, но вслух ничего не сказала. Мама не сводила с меня глаз, нервно теребя единственную свою седую прядь. У нее, как и у всех Делейни, были каштановые волосы, густые и длинные, она их зачесывала назад и носила либо с обручем, либо с заколками. Она была изящной женщиной, любила изящные вещи и никогда не снимала подаренные папой бриллиантовые серьги — даже когда возилась в саду в старых джинсах и линялой майке.
— Клэр, — сказала она наконец, — что ты в нем нашла?
— Он похож на меня. Мы с ним оба не такие, как все.
— А ты-то чем не такая?
— Мне необходимо все время что-то делать. И думать. А остальные, они считают, ну, пусть все идет, как идет. Но почему все устроено так, а не по-другому? Зачем столько правил?
— Чтобы порядочные люди могли спокойно жить в мире друг с другом.
— А разве мы живем не в мире?
— Ты — милая маленькая девочка. Ты замечательная девочка, пройдет совсем немного времени, и ты станешь замечательной девушкой. Я хочу, чтобы у тебя все было нормально, чтобы ты окончила колледж, получила замечательную работу, вышла замуж , за замечательного человека и родила замечательных детей. Это отличный путь, прямой и ясный, только идти по нему надо, никуда не сворачивая.
— Ты что, думаешь, я хочу за Ронни замуж? Вот уж нетушки! Ни за кого я замуж не хочу. Мне даже целоваться ни с кем не хочется.
— Меня это вполне устраивает, — улыбнулась мама.
— Тогда не волнуйся из-за того, что мне нравится Ронни. Мне просто кажется, что по этому пути мы могли бы пройти вместе.
Этот вывод маму поразил. Она сказала твердо:
— У него совсем другой путь.
Она поцеловала меня и погасила свет. Той же ночью мне все это приснилось. Дорога, прямая и ровная. А на ней мы с Ронни.
Главное — он переезжал жить к нам.
На следующее утро отец с дедушкой поехали в город и забрали Ронни из тюрьмы. Когда я из своего потайного места на сеновале под крышей амбара увидела папину машину, то чуть с лестницы не слетела — так торопилась вниз. Ронни вылез из машины и встал на пыльной дороге.
Я выбежала из амбара, мама вышла из дома. Отец с дедушкой подтолкнули Ронни вперед, но он, сделав несколько нерешительных шагов, остановился под дубом. Я стояла рядом с отцом и не сводила с Ронни глаз, а он на меня даже не взглянул.
— В моем доме, — сказала мама, — ты должен будешь жить по моим правилам.
Ронни нервно
— Вы заплатили врачу, заплатили за мой зуб. Теперь еще взяли меня к себе. Но я не хочу быть должником.
— Понимаю, — кивнула мама. — И как же ты собираешься с нами расплачиваться?
— Я... я буду на вас работать. Буду делать все, что скажете.
Отец изучающе посмотрел на Ронни.
— Ты будешь ходить в школу и помогать по дому так же, как Клэр и ее братья. А еще ты будешь за жалованье работать на ферме, так что сможешь оплачивать свое содержание.
Ронни изумленно смотрел на него.
— Ну, так как? — спросил отец.
— Да, сэр. Конечно. Спасибо вам! — ответил Он, просияв.
— Я знала, что тебе здесь будут рады! — воскликнула я и позвала его в дом. В его глазах, все еще грустных, засветился огонек надежды.
Мама выделила ему спальню внизу, рядом с комнатами Хо-па и Эвана, и сказала, что ванная у них будет общая и каждый должен за собой убирать.
Я заскочила в его комнату и оставила на кровати корзиночку с пеной для ванны и двумя кусками розового мыла. Теперь в нее, как и в комнаты моих братьев, путь мне был закрыт.
К обеду Ронни вышел, сияя чистотой. Он подстриг волосы, а щеки пылали так, будто он скреб их пемзой. И пахло от него розами.
Позже я узнала, что водопровод у Большого Рона много лет назад замерз и трубы прорвало. Починить его Большой Рон не удосужился и построил за трейлером деревянный сортир. Стиральной машины у них не было, а прачечной самообслуживания Большому Рону пользоваться запретили.
Вот почему Ронни всегда ходил немытым и в грязной одежде. Вечером я лежала в своей ванне с пеной и с грустью думала о том, что ему, бедняге, пришлось пережить.
Если считать опрятность признаком благочестия, можно сказать, что Ронни в тот день крестился.
Каждый год я неизменно совершала одну и ту же ошибку — выбирала себе любимца из новорожденных телят, давала ему кличку, ухаживала за ним, а на следующий год мы его съедали.
Той осенью кандидатом на съедение был теленок, которого я назвала Гербертом. Герберт-герефордец.
Я, естественно, знала, что очаровательных рыжих с белым герефордских телят ждет одна печальная участь: их подрастят, откормят, кастрируют и забьют годовалыми, пока мясо еще нежное. И съедят — либо мы, либо кто-то другой. Если отец продавал телят, их грузили в огромный фургон и увозили навсегда.
Герберт был как все кастрированные бычки — покорный, доверчивый, с ласковыми карими глазами. Когда он был маленьким, я выкармливала его смесью из бутылочки и со смехом приговаривала: «Кушай, Герберт, кушай, вкуснее станешь». Я понимала, что, когда Герберта убьют, он перестанет быть Гербертом, а превратится в бифштекс.
Настал день его казни. Обезумев от горя, я забралась на сеновал и рыдала без удержу.
Там и нашел меня Ронни. Я лежала, уткнувшись головой в сено, но, заслышав его шаги, быстро села, вытерла слезы и сказала грустно: