Тавриз туманный
Шрифт:
Под влиянием песни в моем воображении встала знакомая мне по восточным сказкам картина разбойничьего гнезда. Шумшад-ханум пела под аккомпанемент кеманчи.
Тебя я к любимой домчу в эту ночь
За кудри привяжут - я вырвусь - и прочь!
Голос этот потянул меня во двор. Сначала я осторожно отодвинул внутренний засов ворот. Затем, вынув револьвер, обошел двор. Домик состоял из двух комнат. В комнаты вела небольшая передняя. Чтобы не дать никому выйти во двор, я задвинул засов двери передней. Еще раз внимательно осмотрел двор. Кроме росших у каменной
Изучив местоположение и успокоившись на этот счет, я подошел к окошку той комнаты, из которой доносились звуки кеманчи. Чтобы лучше видеть происходящее, я сел на стоящий в тени дерева табурет.
Увиденное чрезвычайно взволновало меня. Все четыре участницы маленькой вечеринки мисс Ганны были налицо. Отрекомендовавшиеся сестрами Рафи-заде Салима, Шухшеньг и Пэрирух сидели в объятиях опьяневших кутил. Эти женщины, так недавно рассказывавшие мне и мисс Ганне о своем благородном аристократическом происхождении, перешагнули все пределы бесстыдства.
В числе других мужчин там находились Махмуд-хан и Рафи-заде. Двое играли на таре и кеманче. Шумшад-ханум пела.
Взглянув на мои дугообразные брови, месяц обратился в рог.
Окончив песнь, она встала и, поцеловав каждого из присутствующих, устроилась на коленях Махмуд-хана,
Пэрирух-ханум сидела в объятиях какого-то охмелевшего военного, а Шухшеньг-ханум лежала нагая перед купцом. Все пили вино.
Музыка прекратилась.
– Послушай ты, бесчестный, что же сталось с этой златокудрой девчонкой?
– спросил Махмуд-хан, обращаясь к Рафи-заде.
– Ваше сиятельство, спросите Усния-ханум, - прерывая разговор с сидящей в углу девушкой, отозвался Рафи-заде.
– Я служить не отказывался, я ввел ее к американке, чего же больше?
– Пока этот купец продолжает бывать там, - услышал я голос Шумшад, - из этого ничего не выйдет.
"Значит Шумшад-ханум носит вымышленное имя и ее настоящее имя Усния-ханум", - подумал я.
Опьяневший Махмуд-хан ударил Шумшад-ханум по лицу.
– Врешь, негодница, видно ты хочешь продать ее другому; что же касается этого купчика, то я живо заставлю его убраться из Тавриза.
– Если вы обещаете нам это, - сказал Рафи-заде, - то ровно через два дня после его исчезновения девушка будет в ваших объятиях. Самое трудное попасть сюда, а дальше она постесняется и никому слова не скажет и будет являться сюда по первому нашему требованию.
Рафи-заде снова заговорил с сидящей в углу девушкой. Он хотел протянуть руку к ее груди, но она стала сопротивляться.
Рассмотреть ее лицо было невозможно, хотя чадра и была снята. Она сидела, закутавшись в платок. Видно было, что она впервые попала в этот вертеп, и каждое ее движение говорило о том, что она завлечена сюда обманом. Рафи-заде схватил ее за руку и хотел поцеловать. Девушка вскочила с места и схватила чадру.
– Что это значит, Салима-ханум!
– воскликнула она.
– Или вы привели меня сюда, чтобы обесчестить?! Вы же знаете, что отец и братья изрежут
– Садись на место, глупая девчонка!
– расхохотавшись, прикрикнула на нее Салима-ханум - Надо всему научиться. Зачем тебе идти домой, чтобы там отец и мать могли изрубить тебя на куски? Сама подумай, может ли быть лучшее "гадание"? Глупая девчонка! Разве гадают не об ожидающем счастье? А можешь ли ты найти лучшее счастье, чем здесь? Садись, такая жизнь будет тяготить тебя только день - два. А потом ты так свыкнешься, что, если я и буду гнать тебя отсюда, ты сама не захочешь уйти.
Дернув девушку за подол, Салима-ханум усадила ее на место и, сняв с ее головы платок, подложила под себя и села.
Я внимательно всматривался в лицо девушки. Она напоминала плененную газель, ищущую путей к свободе. Увы? Спасение было невозможно.
Несчастная заплакала. Она была поразительно красива, высокая, стройная.
– Не беда!
– старался утешить ее Рафи-заде.
– Не хочешь оставаться - не оставайся! Но уходить и расстраивать наше веселье не годится. Ведь ты же девушка умная и принадлежишь к благородной фамилии. Ради тебя я буду молчалив и никто об этом не узнает. Посмотри, какому молодому человеку достаешься, даст бог, впоследствии лучше узнаешь меня.
Оставив Шумшад-ханум, Махмуд-хан обратился к продолжавшей рыдать девушке:
– А ты, плаксивая сука, чья дочь?
Девушка затихла.
– Не кричи!
– ответила за нее Салима-ханум.
– Это славная девушка. Это внучка "Кэлэнтэра".
Махмуд-хан схватил девушку за руку и привлек к себе.
– Теперь "Кэлэнтэр" Тавриза - я!
– сказал он. Девушка билась в его руках, в комнате поднялась суматоха.
– Господин Махмуд-хан, так не годится!
– с возмущением сказал Рафи-заде.
– Я потратил целый подол золота, чтобы доставить сюда эту девочку.
Он хотел подняться. Однако, потянув его за полу, Салима-ханум заставила его опуститься на место.
– Сядьте! Я привела ее сюда не для вас одного, - не будьте жадным. Она свежа, как розан. Не из-за чего пыжиться, хватит на всех! Только во сне ей удастся выйти отсюда!
Рафи-заде не мог сдержаться. Схватив находящуюся перед ним бутылку, он швырнул ее в Махмуд-хана. Бутылка, ударившись о висящую посреди комнаты лампу, разбила ее вдребезги. Все столпились вокруг горящей лампы. Пользуясь суматохой, я отодвинул засов, приоткрыл дверь и отошел к воротам.
Не успел я отойти, как какая-то женщина, вихрем, словно сумасшедшая выбежала на улицу, и заметалась из стороны в сторону. Она громко рыдала. Когда она приблизилась ко мне, я узнал в ней девушку, только что послужившую предметом ссоры между Махмуд-ханом и Рафи-заде.
– Молчи, если хочешь спастись!
– шепнул я ей.
– Иначе ты погубишь и себя и меня. Успокойся, я поведу тебя домой.
– Сжалься! Меня обманули!
– взмолилась она и, лишившись чувств, едва не упала; я подхватил ее.